Элизабет Вернер - Любовь юного повесы
– Ну, Тони, будет разбивать новый рояль! Что это ты играешь?
Тони, сидя за роялем, трудилась в поте лица; неподалеку от нее, на маленькой софе, сидел ее жених, опустив голову на руку и закрыв ею глаза, очевидно полностью погруженный в музыку. Услышав вопрос отца, девушка обернулась и ответила как всегда сонным голосом:
– «Марш янычар», папа. Я думала, что он доставит удовольствие Вилли, ведь Вилли тоже был на военной службе.
– Вот как! Только, к сожалению, он служил в драгунах, – пробурчал Шонау, направляясь к своему будущему зятю, который, казалось, не оценил по достоинству нежного внимания невесты, потому что ничем не выразил признательности. – Что ты на это скажешь, Вилли? Ты слышишь? Право, мне кажется, он спит!
Его предположение оказалось совершенно справедливым. Под гром «Марша янычар» Вилли безмятежно задремал и теперь спал так крепко, что не проснулся, даже когда с ним заговорили. Это показалось слишком невежливым даже его матери, тоже вошедшей в комнату; она грубо схватила его за плечо.
– Вилли, это что значит? Как тебе не стыдно!
Владелец майората, которого со всех сторон толкали и осыпали бранью, наконец проснулся и заспанными глазами оглянулся вокруг.
– Что такое? Что надо? Да, это было очень хорошо, милая Тони!
– Оно и видно! – воскликнул лесничий, разражаясь сердитым хохотом. – Не трудись больше играть ему, дитя мое! Пойдем, дадим твоему жениху выспаться. Однако, надо признаться, крепкие же у него нервы!
Он взял дочь под руку и вышел с ней из комнаты, в то время как на бедного Виллибальда изливался поток материнского гнева. Регина не щадила сына и, как бы в доказательство справедливости упреков зятя, бранила жениха, а в недалеком будущем женатого человека, как мальчишку-школьника.
– Это превосходит все, что только можно себе представить! – с негодованием закончила она. – Твой покойный отец тоже был не мастер ухаживать, но, если бы он заснул у меня на второй день после обручения, в то время как я играла для него, я разбудила бы его не особенно ласково. Сию же минуту ступай к невесте и извинись! Она совершенно права, если чувствует себя обиженной.
С этими словами она схватила его за плечи и толкнула к двери. Виллибальд принимал все это с горестным и смиренным видом, потому что и сам был совершенно перепуган тем, что заснул так не вовремя; но это было свыше его сил: он устал, а музыка была чрезвычайно скучной. Совершенно убитый, он вошел в соседнюю комнату, где у окна стояла его невеста, в самом деле немножко обиженная.
– Милая Тони, не сердись! – начал он запинаясь. – Было так жарко… а твоя прекрасная игра действовала так успокоительно…
Тони обернулась. Для нее было новостью, что «Марш янычар», да еще в ее исполнении, мог действовать успокоительно, но когда она увидела сокрушенную мину жениха, стоявшего перед ней в позе кающегося грешника, то ее добродушие взяло верх и она протянула ему руку.
– Я не сержусь, Вилли, – просто сказала она. – Я сама не люблю этой глупой музыки. Когда мы будем в Бургсдорфе, то станем заниматься чем-нибудь поумнее.
– Да, чем-нибудь поумнее! – радостно подхватил Вилли. – Какая ты добрая, Тони!
Регина фон Эшенгаген, вошедшая в комнату вскоре после сына, застала молодых людей в полнейшем согласии и занятыми в высшей степени полезным разговором о молочном хозяйстве, которое велось в южной Германии несколько иначе, чем в Бургсдорфе. Эта тема не усыпляла Вилли, и мать поздравила себя с прекрасной невесткой, которая нисколько не обиделась.
Впрочем, Виллибальд сразу нашел случай отблагодарить невесту за ее снисходительность. Тони пожаловалась, что не получила посылки, которая необходима ей к вечернему столу. Она пришла в Вальдгофен на почту вовремя, но, должно быть, в адресе была какая-то ошибка, потому что ее не выдали посланному за ней человеку; послать же его вторично не удалось, потому что лесничий отправил его в какое-то другое место; остальная прислуга вся занята, а между тем время не терпит. Виллибальд предложил лично устроить это дело, и это предложение пришлось чрезвычайно по сердцу его невесте.
Вальдгофен – самый крупный населенный пункт данной местности, но, в сущности, он был лишь маленьким городком.
Он находился в получасе езды от Фюрстенштейна и служил своего рода центром окрестных сел и деревень.
В полуденные часы, когда на улицах не было ни души, Вальдгофен казался пустынным и скучным; так думал и Вилли Эшенгаген, плетясь через базарную площадь с почты. Он уладил дело, ради которого пришел в Вальдгофен, и нашел человека, который взялся отнести ящик в замок. Так как улицы не представляли ничего интересного, то он свернул в переулок между садами, выходивший прямо на шоссе. Дорога была грязная, но Виллибальд не обращал на это внимания и беззаботно шел дальше. Он чувствовал себя прекрасно, находил, что быть женихом очень приятно, и нисколько не сомневался, что будет счастлив со своей доброй Тони.
Навстречу ему показался экипаж, с трудом тащившийся по грязи и, очевидно, везший путешественников, потому что сзади лежал большой чемодан, пристегнутый ремнями, а внутри тоже виднелись вещи. Виллибальд не мог не удивиться, что путешественники выбрали именно этот переулок; казалось, кучер тоже был очень недоволен дорогой. Он обернулся и начал говорить с пассажиром, которого пока не было видно:
– Ну, уж теперь, право, дальше не проедешь! Колеса тонут в грязи. Делай теперь что хочешь!
– Да ведь уже недалеко, – послышался из экипажа звонкий голос. – Еще каких-нибудь несколько сот шагов. Постарайтесь!
– Нет, по такой грязи не проедешь, надо вернуться.
– Но я не хочу ехать через город. Если ехать дальше невозможно, то остановитесь, я выйду.
Дверца открылась, и маленькая фигурка выскочила из экипажа так ловко, что одним прыжком перелетела через грязь на более сухое место; там барышня остановилась и оглянулась, но так как недалеко был поворот, то увидела лишь небольшую часть переулка. Вдруг она увидела Эшенгагена, только что вышедшего из-за угла.
– Скажите, пожалуйста, можно там пройти? – крикнула ему барышня.
Он не ответил, так как был изумлен смелым и в то же время грациозным прыжком девушки – она пролетела по воздуху как перышко и очень удачно приземлилась.
– Вы не слышите? – нетерпеливо крикну– ла она. – Я спрашиваю вас, можно ли там пройти?
– Да… я прошел… – проговорил Виллибальд, растерявшись от повелительного тона, каким был задан этот вопрос.
– Это я вижу, но у меня нет непромокаемых сапог, как у вас, и я не могу шлепать прямо по грязи. Можно ли пробраться возле изгороди? Господи, да отвечайте же!
– Мне… мне кажется, что там посуше.
