Аманда Маккейб - Зимняя королева
— Ты! — закричала Анна. — Как ты посмел? Что ты сделал с мистером Смитсоном?!
Королева Елизавета резко поднялась.
— Достаточно, — громко сказала она. — Эта сцена нам наскучила. Верните Санта-Клауса. Лорд Лестер, быть может, вы проводите доблестного короля Георга из зала, чтобы он смог переодеться?!
В одно мгновение Лестер стащил Анну Перси со сцены, а лорд Лэнгли исчез, оставив совершенно сбитого с толку Санта-Клауса завершать сцену с медиком, но без раненого короля Георга.
Энтон отыскал глазами Розамунду. Она, притихшая, сидела на своем месте за королевой, но ее светлый смех угас, а брови от замешательства приподнялись. Потом ее взгляд наткнулся на его, и она не отвернулась… Она просто смотрела на него, и весь зал для него в одночасье померк в тишине.
И была только яркая мерцающая нить связи между ними, стягивающая его сердце. Он сразу понял, как чувствовал себя лорд Лэнгли и что сдерживание желаний только распаляет их.
Розамунда что-то шепнула сидящей возле нее Мэри Радклифф и выбежала из зала. Энтон ринулся за нею, чтобы только быть уверенным, что с нею все хорошо и она в безопасности. Он не мог позволить ей увидеть себя! Если они заговорят, если она подойдет близко, он не сдержится, чтобы не целовать ее. И снова захочет большего!
Она побежала вверх по лестнице к апартаментам фрейлин; ее белое платье как сигнальный огонь в ночи. Наверху она обернулась, и он испугался, что она увидит его тень и закричит. Но она только тряхнула головой и побежала дальше, скрываясь в коридоре. Он стоял, пока не услышал, как хлопнула дверь. Но и тогда он не смог уйти, не смог оставить ее. Он сел на нижнюю ступеньку и вслушивался в смех, доносящийся из зала.
Его планы были хорошо продуманы, когда он уезжал из Швеции в Англию: он знал, чего хочет, и что ему делать! Теперь же все находилось в полном смятении и полной неопределенности.
— Добрый вечер, кузен.
Энтон поднял голову, кляня свою рассеянность, и в другом конце коридора увидел Сесилию Саттон, неподвижную, как мраморная статуя. Он поднялся, настороженно глядя на нее. Если Розамунда была яркой зимней королевой, то Сесилия — ночной птицей: блестящие черные волосы и черное атласное платье с украшениями из темных изумрудов и бриллиантов. Бледное остроносое лицо было обрамлено высоким, отороченным мехом воротником.
И она тоже настороженно смотрела на него.
— Вижу, вам тоже захотелось отдохнуть от притворного веселья, — сказала она.
— Притворного?! — Из зала снова долетел взрыв хохота. — Мне это праздничное веселье кажется вполне искренним.
— Ну, разумеется! А на самом деле притворство и фальшь, как и все здесь при дворе. — Она сделала к нему шаг. Ее платье зашуршало о каменный пол. — Хотелось бы предостеречь тебя, кузен… Я не знаю, как у вас, в Швеции, но здесь каждый и всегда должен опасаться обещаний и заверений королей. И вообще любого! Еще скажу вот что: английская жена, пусть и дочь графа, не поможет вам с поместьем Брайони. — В ее словах была такая холодящая унылость, такая пустота в глазах, что он чуть не замахнулся на нее. Но она — его родня! В конце концов, племянница его матери, несмотря на их соперничество, несмотря на то, что они были совсем чужими друг другу. И, несмотря на ее предостережения. Но она уже отвернулась, она уходила, растворяясь в коридоре, как черный дурной дух, как привидение. И он снова был один; наедине с тайнами своего сердца и острой тоской, которые, в конце концов, его погубят.
Глава 7
День святого Стефана, 26 декабря
«Дорогу королеве! Дорогу королеве!» — кричали стражники во главе шествия, медленно двигавшегося по Стренд-стрит. Ехать им надо будет до Гринвич-парка, на королевскую охоту, но королева, казалось, совсем не торопилась. Возвышаясь на горделиво вышагивающем белом коне, она улыбалась и махала толпе, а ее приветствовали и забрасывали букетами зимней зелени. Все казались такими счастливыми, что не замечали множества гвардейцев, которые подозрительно осматривали толпу, не замечали и Лестера с обнаженным мечом, ехавшего рядом с королевой Елизаветой.
Розамунда наблюдала за зрелищем со своей невысокой своенравной кобылы. Они двигались по таким же узким грязным улицам, по каким она приехала на Уайтхолл, но все же улицы были другими. Из окон были вывешены гирлянды и венки зимней зелени, а в окнах томились люди ради мимолетного взгляда на свою королеву.
И королева вознаградила их. В костюме для верховой езды из красного и темно-коричневого бархата, в шляпке с высокой тульей и плюмажем, она улыбалась и махала рукой.
— Добрые люди, умоляю, не снимайте свои шапки! Сейчас так холодно!
Но все равно, когда она проезжала мимо, веселые возбужденные толпы срывали свои шляпы и подбрасывали их в воздух.
Розамунда помнила рассказ отца о первом въезде королевы в Лондон после ее восшествия на трон. Он был свидетелем пышного зрелища: ярды и ярды белого атласа и парчи, фонтаны вина, исступленное ликование после многих лет страха, притеснений от королевы Марии и ее испанского мужа; надежды, сконцентрированные вокруг молодой рыжеволосой принцессы.
— Так каждый год бывает? — спросила Розамунда Анну, которая ехала рядом.
— О да. Лондонцы целый год ждут охоты на День святого Стефана или летнюю поездку королевы по стране. Тогда надо уйму времени, чтобы только выехать из города с всеми-то повозками багажа.
— Могу себе представить. — Розамунда засмеялась, вообразив себе бесконечную вереницу повозок, которая понадобилась бы, чтобы перевезти весь Уайтхолл, как людей, так и обстановку.
— А, не волнуйся. Ты уже и замуж выйдешь, и в своем доме поселишься, когда мы в следующую поездку поедем.
Розамунда улыбнулась, но в душе сомневалась в такой перспективе. Их фамильный замок, Ричард — все казалось ужасно далеким от сверкающих развлечений двора. Лицо Ричарда тускнело в памяти, как картина, долго лежавшая на солнце, а на его месте появился другой, более яркий образ. Может, ее отец был прав? Да, конечно, прав! Энтон был не такой, как Ричард, не такой, как все, кого она знала, и чувства ее к нему были богаче, глубже.
На Лондонском мосту — огромном сооружении, по обе стороны от которого громоздились здания жилых домов и магазинов, — они остановились, чтобы послушать детей, которые спели королеве рождественскую песенку. На их маленьких круглых личиках, отмытых ради такого важного случая, отражались нервозность и радость, ужас и полное удовольствие.
Розамунда смеялась, глядя на них, хорошо понимая, что они чувствуют. Почти то же, что чувствовала она с тех пор, как попала в Уайтхолл и начала открывать в себе что-то новое, пугающее. Обнаруживать, что она не тихая застенчивая девочка, как думали родители, что ей нужен мужчина, который мог бы избавить ее от этого «что-то».
