Аманда Маккейб - Зимняя королева

— Правильно. Давайте начнем наш урок.

— Как прикажете, миледи. Я весь в вашей власти.

Розамунда засмеялась. Она сомневалась, что над ним может кто-то властвовать, несмотря на то, что здесь он находится по заданию своего короля. Но в течение часа она будет ему подыгрывать. Она взяла его за руку и повела на середину галереи. Как только его пальцы сомкнулись на ее пальчиках, ей пришлось твердо напомнить себе, что они здесь, чтобы учиться танцевать, — выиграть или пусть проиграть пари. А не для того, чтобы прятаться за портьерой и целоваться. Не для того, чтобы все глубже и глубже погружаться в блаженную забывчивость страсти; не для того, чтобы наплевать на весь двор, королеву, долг перед семьей, осторожное балансирование в этой жизни на Уайтхолле. Она хотела его, но это было невозможно. Ни здесь, ни сейчас…

— Так, — строго сказала она больше себе, чем ему, — начнем с основного — гальярды. Представьте себе такой музыкальный такт: раз-два, раз-два-три. Левой, правой и прыжок. Приземляетесь на одну ногу, держа другую перед собой. Вот так.

Она показала, и он повторил, закончив движение энергичным прыжком.

— Очень хорошо, — засмеялась Розамунда. — Вы уверены, что не умеете танцевать?!

— Уверен! Просто вы — прекрасный учитель, леди Розамунда.

— Сейчас мы приступаем к сложным па. За два музыкальных такта принимаем основную позицию, — Розамунда глубоко вздохнула, стараясь сосредоточиться на следующих шагах.

Ее родители считали вольта дурным итальянским танцем и разрешили разучивать его, лишь, когда мистер Джеффри настоял, объяснив, что при дворе он необходим, поскольку любимый танец королевы! Но мистер Джеффри был старым чопорным и придирчивым, склонным к нелепому раздражению, когда она разочаровывала его своей медлительностью. Она чувствовала, что танец вольта с Энтоном — совсем другое дело.

— Теперь отпустите мою руку и смотрите на меня вот так, — сказала она, стараясь быть строже.

— И что мне теперь делать?! — спросил он, улыбаясь ей с высоты своего роста, потому что они стояли близко-близко.

Розамунда напряженно сглотнула:

— Вы? Вы кладете одну руку мне на талию, вот так. — Она взяла его руку и уложила на изгиб своего жесткого атласного корсажа. — А другая рука идет мне за спину, повыше…

— Повыше чего?

— Сюда. — Она положила его руку над своими ягодицами, и все ее тело сразу напряглось и казалось таким хрупким, что сразу же сломается, как только он подастся к ней, и они двинутся.

— А вы что делаете?

Что, что? Стою и смотрю, как дура! Розамунда не могла вспомнить, что она должна делать.

— Я кладу руку вам на плечо. Теперь вы смотрите на меня, а я смотрю в сторону. На первом шаге мы поворачиваемся, начинаем одновременно и с одной ноги. Раз-два…

Но Энтон шагнул раньше; его нога запуталась в ее юбке, и она потеряла равновесие, чуть не упав па пол.

— О! — Розамунда схватилась за его плечо.

Он со своим чувством равновесия, натренированным на льду, стоял твердо, поэтому быстро поймал ее и выровнял, прежде чем она свалила бы обоих на пол.

— Видите? Потому я и не танцую, — хрипло пробормотал он, не отрывая глаз от ее полуоткрытых губ. Он держал ее над собой и совсем не торопился ставить на пол. — Все время получаются вот такие казусы.

Розамунда покачала головой:

— Быстро сдаетесь, мистер Густавсен.

— Я? Я никогда не сдаюсь. Никогда, если это для меня важно!

— Тогда начнем сначала, — прошептала она пересохшим ртом.

Он кивнул, медленно поставил ее на пол, и они снова приняли позу.

— После этого шага, который мы делаем вместе, на следующем шаге мы прыжком поворачиваемся и становимся на другую ногу. Поняли?

Они и шаги сделали, и прыгнули без происшествий. Энтон заулыбался:

— Похоже, танцы и впрямь не такое уж сложное дело.

— Не будьте таким самоуверенным, мистер Густавсен, — предостерегла она, — сейчас начинается самое трудное.

— Я готов, мадам репетитор.

— На второй такт после прыжка идет длинным шаг прямо над полом, а я приседаю, чтобы подпрыгнуть.

— А я что должен делать?

— А вы поднимаете меня, когда я подпрыгну. Вдруг он крепко взял ее за талию и взметнул в воздух, как перышко. Розамунда засмеялась от удивления:

— Да, так, так! А теперь поворот.

Он закружил ее под их общий легкомысленный хохот. Окна галереи завертелись перед нею.

— Не так быстро, — крикнула она, — мы же сшибем всех других танцующих.

Он медленно поставил ее на пол, крепко прижимая к себе.

— А как же надо кружиться, как положено?

— Надо делать три четверти оборота на каждый такт. Когда толпа крикнет «вольта», мы все повторяем и принимаем исходное па.

— Это не так весело, — хохотал Энтон, снова закружив ее в воздухе, — наш вариант много лучше.

Розамунда беспомощно смеялась, пока у нее не заболели бока, а из глаз не потекли слезы. Она не помнила, чтобы когда-нибудь так смеялась или чувствовала себя так, как с Энтоном Густавсеном, такой беспечной.

— Да, наш вариант веселее, — крикнула она, — но я не думаю, что с ним мы выиграем пари.

Он замедлился, поставил ее на ноги, но галерея все еще кружилась вокруг нее. Она вцепилась в его плечи, чувствуя, что от смеха больно в груди и трудно дышать. Несомненно, точно так чувствовали себя те, другие фрейлины, которые из-за своих любовных дел впали, в немилость у королевы и их жизнь оказалась разрушенной. Это же так заразительно и так волнующе!

— Почему же такое ощущение, что мы уже выиграли пари, — прошептал он ей в волосы.

Розамунда изумленно взглянула на него, напуганная его словами. Он и сам испугался: на какое-то мгновение с него как бы слетела придворная маска, и она увидела в его глазах удивление и нескрываемое желание под стать ее собственному, а потом короткую вспышку одиночества, приглушенную их общим смехом. И тут же все исчезло, защитное забрало снова опустилось на его лицо, он отступил от нее и коротко поклонился.

Они вновь разъединились, будто замороженная Темза пролегла между ними или что-то холоднее после яркого солнца их общего хохота.

— Простите меня, леди Розамунда, — холодновато, произнес он, отчего его акцент прозвучал сильнее. — У меня неотложная встреча, а я о ней забыл. Возможно, мы продолжим урок завтра.

— После королевской охоты, — кивнула Розамунда.

Он поклонился и ушел, оставив ее одну посреди пустой галереи. Розамунда не знала, что делать: вокруг воцарилась тишина, и воздух сразу похолодел.

Все перевернулось с тех пор, как она прибыла ко двору. Она сама себя не узнавала и не знала, как сделать так, чтобы все было по-старому. Казалось, она заразилась духом флирта и романов, пропитавшим воздух Уайтхолла, — опасностью и любовными страстями, замешанными в одном отравляющем напитке.