Барбара Картленд - Песня синей птицы
Он был уверен, почти совершенно уверен, что именно эту ловушку предвидела девушка, когда так странно, невнятно рассказывала ему о его прошлом и будущем.
Идя через сквер, маркиз очень скоро оказался напротив собственной парадной двери.
Его скрывал огромный куст жасмина. Когда он задел его ветви, белые лепестки посыпались на землю и следы желтой пыльцы остались на синей ткани его фрака. Неподвижно застыв среди сладко-ароматных ветвей, Алтон ждал.
Дверь Алтон-Хауса распахнулась, и свет огромных хрустальных люстр холла, теплый и золотистый, выплеснулся на тротуар.
Появился лакей и поспешно побежал куда-то по улице. Маркиз догадался, что он послан за наемным экипажем.
Спустя несколько минут лакей вернулся с каретой, в дверях дома появилась фигура под вуалью и, поспешно пройдя по тротуару, села в карету.
Ошибки быть не могло: на незнакомке было открытое кроваво-красное платье, в ко — , тором Леона появилась на приеме в министерстве иностранных дел. Легкая накидка, закрывавшая плечи, сбилась, и можно было видеть рубиновое колье, обвившее ее белоснежную шею.
Наемный экипаж уехал, но Алтон по-прежнему оставался в своем укрытии.
Он простоял за жасминовым кустом еще минут десять, и вот на площадь с бесшабашной лихостью выехал спортивный каррикль с четырьмя молодыми людьми; они были явно навеселе.
Тот, кто правил экипажем, был особенно пьян, и его цилиндр лихо съехал на сторону.
Поднявшись на нетвердых ногах, он бросил вожжи груму и, спустившись с козел, пересек тротуар и взялся за дверной молоток Алтон-Хауса.
Остальные джентльмены последовали за ним, хотя не всем легко далось расставание с мягкими сиденьями.
«Свидетели!»— сказал себе маркиз, крепче сжимая зубы.
Дверь Алтон-Хауса открылась, и он услышал, как виконт Тэтфорд громко сказал:
— Я желаю поговорить с маркизом Алтоном Проведите меня к его светлости.
— Его светлости нет дома, сэр.
— Позволю себе усомниться в этом, — воинственно ответил виконт.
Он проник в холл, за ним проследовали его спутники.
Маркизу слышно было, как они препираются с его лакеями, потом он через раскрытые окна услышал, как непрошеные гости открывают двери малой гостиной первого этажа, библиотеки и столовой.
Из его укрытия Алтону был виден длинный коридор, и он наблюдал, как его пытающихся протестовать слуг бесцеремонно отталкивают сначала виконт, а потом и его спутники.
Наконец виконт поднялся по лестнице: дело дошло до обыска спален.
Алтон был разъярен беспрецедентной наглостью молодых щеголей, но сумел сдержаться: он понимал, что его появление в этот момент для него нежелательно. Однако он дал себе клятву, что заставит каждого из юнцов, осмелившихся вторгнуться в его жилище, дорого заплатить за эту дерзость.
Наконец смущенные и немного растерянные джентльмены вновь появились на тротуаре.
Маркиз не видел выражения лица виконта, но не сомневался, что она выражает не только разочарование, но и тревогу.
Компания вновь взгромоздилась в каррикль и отбыла в полном молчании, и было очевидно, что их настроение сильно отличалось от того развеселого состояния, в котором они прибыли.
Когда каррикль скрылся из вида, маркиз вышел из-за скрывавшего его куста и направился к дому.
На стук дверного молотка у двери моментально появился слуга. Увидев, кто стоит у подъезда, он удивился:
— Милорд! — воскликнул он. — Я полагал…
— Я передумал, — прервал его маркиз.
— Здесь были несколько джентльменов, милорд, которые…
— Мне все известно, — очень резко ответил тот. — Не сомневайтесь, я с ними разберусь.
Он вошел в библиотеку и сел в кресло. Тот же слуга принес графин с бренди и поставил его рядом; помедлив немного на тот случай, если его господин захочет что-нибудь приказать, он вышел из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь.
Маркиз сидел абсолютно неподвижно. Он чувствовал себя так, как будто только что провел утлое суденышко через быстрины опасной реки и только чудом уцелел.
Теперь он понимал, почему Леона так настойчиво разузнавала, намерен ли он быть дома. Она собиралась поймать его, понял он, и намеревалась осуществить свой план в один из вечеров, когда будет знать наверняка, что он дома.
Она намеревалась прийти к нему и соблазнить его — и тут должен был появиться ее брат.
Вывернуться было бы невозможно. От маркиза потребовалось бы поступить по законам чести и спасти запятнанную репутацию Леоны.
Единственным возможным путем для этого была бы женитьба на девушке.
Он спасся, думал маркиз, спасся, — потому, что Сильвина предупредила его, что ему попытаются устроить ловушку.
Если бы она этого не сделала, он мог бы, ни о чем не подозревая, войти в гостиную, где его ждала Леона, предполагая найти там одну из своих любовниц, не настолько уязвимых из-за своего замужества.
Маркиз протянул руку и налил себе рюмку бренди.
Он чувствовал, что оно ему сейчас необходимо: он осознавал, что несколько минут назад его свобода висела на волоске.
Если бы он действительно женился на Леоне, то она, скорее всего, действительно причинила бы ему боль, как и предсказывала Сильвина.
Разве она не разбередила бы раны, которые, как он надеялся, уже зажили и забылись? И все же он знал: то, что случилось с ним в прошлом, он не сможет забыть никогда.
Откинувшись в кресле с рюмкой бренди в руке, маркиз необычайно явственно вспомнил бурные восторги своей первой любви.
Он был очень молод и впечатлителен тогда, вступив в армию прямо из Оксфорда, и Элоизу он почитал не женщиной, а богиней.
Теперь он понимал, что возносить ее на столь высокий пьедестал было чистой воды идеализмом.
Она и вправду была очень привлекательна, обладая какой-то наивной девственной прелестью, и, родись в аристократическом семействе, наверняка бы стала всеми признанной красавицей. Однако она была всего лишь женой скромного британского офицера, и ее прелесть была еще заметнее, поскольку ей не было равных среди жен и возлюбленных, собравшихся в лагере, где проходили подготовку солдаты нескольких полков.
Элоиза казалась миниатюрной и хрупкой, и когда она призналась маркизу (который тогда был виконтом Борном), как плохо обращается с ней муж, он объявил, что вызовет собрата-офицера на дуэль.
Однако Элоиза помешала ему сделать такую глупость.
Несомненно, ей нравился любовный пыл ее юного обожателя и лестно было иметь поклонника со столь высоким положением в обществе, но в то же время она боялась скандала.
Скривив губы, маркиз вспоминал теперь, как глубоко он чтил и уважал эту прелестную женщину, подарившую ему свою любовь.
Сначала он не мог поверить, что она не только отвечает взаимностью на его чувства, но, больше того, готова отдаться ему.