Мари Клармон - Любви навстречу
– Ах, у меня нет здесь нужной тесьмы! – воскликнула она. – Я вернусь к вам через минуту.
Мэри кивнула. Как только модистка удалилась, она подошла ближе к Эдварду.
– Неужели никто тебя не любил?
Герцог побледнел.
– Какой странный вопрос…
– Прямой вопрос. Разве мы не можем обсуждать такие вещи?
Его пальцы стиснули бархатный подлокотник дивана.
– Полагаю, можем.
Мэри внезапно захотелось присесть на диван с ним рядом, обнять его и утешить. Но разве это было возможно? Нет, она все еще боялась проявлений близости.
– Так что же ты ответишь? – спросила она.
Эдвард пристально посмотрел ей в глаза.
– Меня никто никогда не любил. По-настоящему, во всяком случае. Ты ведь это имела в виду?
Мэри поджала губы. Она привыкла считать Эдварда сильным и стойким. Теперь она увидела его в новом свете – ранимым, чувствительным, душевно надломленным. Неужели он всю жизнь страдал от отсутствия любви?
– Не надо меня жалеть, – процедил он.
– Я не жалею тебя. Я наконец-то тебя понимаю. Сколько бы всего плохого ни случилось в моей жизни, меня-то по крайней мере когда-то любили. К сожалению, моей мамы больше нет в живых, но раньше я была для нее смыслом жизни.
– Это замечательно. – На лице Эдварда заиграли желваки. – Каждый ребенок должен чувствовать себя любимым.
Мэри опустилась на пол рядом с диваном и положила ладонь на его колено. Она пристально смотрела в лицо герцога, жалея, что не могла унять его боль и залечить раны того маленького мальчика, которым он был когда-то. Интересно, каким человеком стал бы Эдвард, если бы родители его любили?
– Да, каждый ребенок заслуживает любви, – прошептала Мэри.
Тут дверь распахнулась, и мадам Соланж быстро вошла в комнату с тесьмой и кружевами в руках.
– Думаю, я нашла то, что вам понравится. – Нисколько не удивившись представшей перед ее глазами картине – Мэри на коленях рядом с герцогом, – модистка начала разворачивать тесьму.
Эдвард сказал Мэри, что мадам Соланж можно доверять. Сказал, что к ней можно прийти, не опасаясь сплетен. В любом другом салоне им появляться не следовало – это могло бы породить массу слухов.
Мэри нежно погладила Эдварда по колену. Его признание очень много значило для нее. Ах, если бы только их судьбы сложились иначе…
Она поднялась на ноги и протянула модистке руку для замеров.
Мадам Соланж приложила отрез мягкой ткани к плечу девушки. Насыщенный темно-синий цвет с мелкими белыми бусинками полностью поглотил внимание Мэри.
– Превосходно, – пробормотала она.
– Вам очень пойдет, – ласково сказала модистка.
– Мадам Соланж права. – Глаза Эдварда сияли. – Мэри, вы прекрасны.
На щеках Мэри заиграл румянец. Внезапно она поняла, каким дивным оказался этот день.
Но скоро отец спохватится и начнет ее разыскивать. Более того, миссис Палмер уже, должно быть, отправила своих ищеек по ее следу. И бог знает, какие еще опасности подстерегали ее впереди. Но здесь и сейчас все было просто чудесно! Восхитительное вечернее платье и одобрительный взгляд Эдварда – чего же еще желать?
* * *Ее светлость герцогиня Даннкли начинала понимать, что совершила ужасную ошибку. Она не могла оторвать взгляд от появлявшегося у нее на плече багрового синяка. Удастся ли скрыть его под слоем пудры? Ведь у специально заказанного к балу у леди Каспер платья были модные рукава-крылышки, отороченные венецианским кружевом. Что ж, впредь ей следует быть более осмотрительной при выборе нарядов.
А его светлость по-прежнему сидел в углу комнаты. Трудно поверить, что столь апатичный сейчас человек только что бушевал в приступе ярости. Слезы крупными бусинами свисали у герцогини с ресниц, но она не осмеливалась заплакать – муж не терпел женских слез.
И не только слез. Ее муж не терпел много чего.
Но откуда ей было знать, что он терпеть не мог цветы в прическе? Ведь это – крик моды. По его велению она украсила волосы бриллиантовыми звездочками, но подумала, что можно добавить в прическу и одну маленькую белую розочку.
– Позови горничную!
В громком рокочущем голосе герцога звучали властные нотки, заставлявшие холодеть ее сердце. Она уже научилась выталкивать из сознания звуки этого голоса, ночью, в постели, зовущего ее чужим именем. Эзме… Его бывшая жена, скончавшаяся после падения с лестницы.
Клэр судорожно сглотнула. Была ли случайностью смерть этой женщины? Увы, на всем свете не нашлось бы человека, знавшего, каким был настоящий герцог Даннкли. А если бы такой человек существовал, то он наверняка подтвердил бы ее догадки. Эзме не упала! Скорее всего, она стала несчастной жертвой одного из приступов ярости своего мужа.
– Позови горничную, – повторил герцог. В его голосе уже звучала угроза.
Клэр потянулась через туалетный столик и дернула за шнурок звонка. Теперь супруг уйдет и оставит ее наедине со служанкой. Так что у нее будет несколько минут покоя и безопасности.
Почему же он не уходит?
Герцог все еще сидел в своем углу, впившись взглядом в жену. Руки его при этом спокойно лежали на подлокотниках кресла цвета слоновой кости. Выдержав мучительно долгую паузу, он произнес:
– Вижу, ты в замешательстве.
Клэр отвела глаза и дрожащими руками принялась расчесывать волосы серебряной щеткой.
– В замешательстве, ваша светлость? – переспросила она.
– Да. Ты ждешь, что я уйду и оставлю тебя за туалетом. Но мы уже убедились, что тебе нельзя доверять даже в таком простом деле, как выбор наряда. Придется мне самому внимательно проследить, чтобы все было сделано надлежащим образом. Ты должна быть признательна мне за заботу.
– Я очень признательна.
Он улыбнулся и спросил:
– Неужели?
Клэр похолодела от страха, но все же сумела внятно произнести:
– Конечно, милорд. Вы гораздо умнее и опытнее меня. Без вашей опеки и руководства я была бы совсем беспомощна.
Муж откинулся на спинку кресла. И теперь вид у него был самый доброжелательный и благосклонный.
– В таком случае нам нужно обсудить твои планы на завтра. – Он вдруг нахмурился, и все лицо его тотчас помрачнело. – Я не желаю, чтобы ты общалась со своими прежними знакомыми. Эти люди имеют на тебя дурное влияние. Да и не подходят тебе по статусу.
Горячие слезы – она с огромным трудом их сдерживала, – вновь обожгли глаза. Клэр отвернулась от супруга и посмотрела в зеркало на свое бледное лицо. Когда-то игравшие здоровым румянцем щеки были впалыми – сказывалось недоедание. Герцог говорил, что ей следовало ограничить себя в еде и вине, и строго следил за ее питанием. Цветущую женскую красоту он считал вульгарностью.
Жизнь ее рассыпалась с бешеной скоростью, и что-либо исправить было уже невозможно.
