Филиппа Грегори - Широкий Дол
Я не стала посылать срочной почтой письмо Селии вдогонку. Как не стала и посылать верхового, чтобы ее остановить. Если уж наша тихая, покорная мышка Селия оказалась способна вихрем вылететь из дома в одной накинутой на голову шали, как безмозглая крестьянка, значит, она будет теперь мчаться без остановки и никакое письмо не дойдет до доктора Роуза раньше, чем к нему прибудет сама Селия. А поскольку кучером у нее Бен Тайэк, то ни один из наших лакеев и не сможет заставить его остановиться и нарушить приказ леди Лейси. И потом, если учесть, что Бен Тайэк наверняка горячо любил своего дядю, моего желания вернуть Селию ему будет достаточно для того, чтобы он только сильней погонял лошадей.
Единственное, на что я могла рассчитывать, это нестабильность Джона, смятение Селии и предубежденное отношение доктора Роуза к ним обоим, которое ему внушила я, хотя заранее этого не планировала. Его отношение к ним возникло как бы само собой, точно я и впрямь была ведьмой и опутала его своими чарами. Короче говоря, я ничего не могла в данный момент поделать и решила принять ванну перед растопленным камином. Люси велела принести из кухни несколько ведер горячей воды и приняла их у лакея за дверью, а потом вылила целый кувшин обжигающе горячей воды мне на спину. Пальцами ног я уперлась в округлый выступ на стенке лохани и уютно устроилась в ароматной, покрытой пузырьками воде.
– Мисс Беатрис, вы же сваритесь! – покачала головой Люси, но я только рукой махнула и потребовала еще горячей воды.
Я наслаждалась, хотя пальцы у меня на ногах уже стали розовыми, а ягодицы, да и все тело наверняка будут почти алыми. После минувшей ночи, когда я ударами, угрозами и проклятьями довела Гарри до экстаза, сопровождавшегося его истерическими воплями и хныканьем, я прямо-таки нуждалась в том, чтобы отмыться дочиста. Возможно, моя медноволосая голова и была в ответе за все грехи и преступления Широкого Дола – а некоторые из них я сама же и совершила, – но я, по крайней мере, была избавлена от грязного порока, свойственного Гарри. Если мне хотелось страстных ласк и любовной игры, я выбирала себе настоящего мужчину, способного швырнуть меня на постель или на траву и заняться со мной любовью. Гарри же требовались бесконечные и разно-образные угрозы, насилие и вообще весь набор подобных патологических ухищрений. А его пухлое разжиревшее тело не вызывало во мне ни похоти, ни ненависти – только холодное презрение. Впрочем, мое презрение только сильней его возбуждало. Я махнула Люси рукой, требуя еще горячей воды. Я испытывала острую потребность стереть, содрать со своей кожи следы влажных поцелуев Гарри.
Нет, я ничего не сделала и ничего не смогу сделать, думала я, пока Люси поливала меня водой, и массировала мне шею, и мыла меня нежным душистым мылом, широкими кругами медленно втирая его мне в кожу.
Я даже замычала от удовольствия и закрыла глаза.
При самом-самом плохом исходе Селия и Джон явятся домой, точно два ангела мести, готовые уничтожить и Широкий Дол, и тот сад лжи, который я здесь взрастила. Джон наверняка догадался, что Гарри – отец Ричарда, и великая тайна Селии – что Джулию тоже родила я – станет последним необходимым элементом в этой головоломке. И мне придет конец.
Но даже подобную перспективу я воспринимала, как боец. Мне казалось, что я вполне могу выжить даже в таких обстоятельствах. Джон только-только выйдет из холодной чистоты отличного сумасшедшего дома и будет совсем не готов к безумиям реальной жизни. Мне уже удалось создать о нем мнение как о безумце, и теперь, возможно, я смогу и Селию выпачкать той же краской. О них легко придумать подобную сказку. А вот в их собственную сказку обо мне никто не поверит. Куда убедительнее будет звучать рассказ о том, что их взаимная страсть и чувство вины привели к тому, что Джон начал пить и сильно расстроил этим чувства Селии. А потом они вместе выдумали некий кошмарный мир, который якобы их окружает: чудовищ в лабиринтах, жаб, разрезанных плугом, раненых зайцев. Подобной чепухе попросту никто не поверит. Особенно если я буду ходить с высоко поднятой головой и вести себя как королева, не пугаясь даже самых злобных пасквилей, сочиненных газетчиками.
Только вряд ли, думала я, этим двоим удастся сложить вместе недостающие элементы головоломки.
– Не останавливайтесь, – сказала я, и Люси послушно принялась водить мыльной губкой по моему телу.
Я знала, что Джону придется вести поединок со мной, спрятав за спину одну руку. Он будет крепко связан своим нежным отношением к Селии. Я же видела, как сильно он был потрясен тем, что столь неожиданно узнал; как в первые дни он метался между пьяным отчаянием, ненавистью ко мне и ужасом перед той кошмарной паутиной, в которой все мы запутались. Если бы он хотел изобличить меня перед Селией, разрушить ее брак, разбить ей сердце отвратительной правдой о ее обожаемом муже, он бы сделал это еще тогда. Но он этого не сделал. Даже когда он извивался на полу в ее гостиной, скрученный смирительной рубашкой, он предпочел промолчать. Нет, не ради меня. Он пытался защитить Селию от того ужаса, который мог настолько разрушить основы ее жизни, что даже земля под ногами стала бы казаться ей подобной хрупкой яичной скорлупе, под которой скрывается страшная пропасть греха. Селия и сама могла бы изобличить меня перед Джоном в момент своего первого приступа паники, но я надеялась на то, что мой холодный и сдержанный муж, даже увидев всю картину целиком, предпочтет придерживаться собственного мнения.
И, кроме того, Селии я совсем не боялась. Если она вернется одна или же решит действовать в одиночку, то вряд ли станет меня изобличать. Она дала слово чести, и я была уверена, что это достаточно много для нее значит. Она когда-то любила меня, и это тоже может ее остановить. И потом, Селия – горячая сторонница всяческих приличий, респектабельности, такая же, как моя глупая мамочка, так что мое изобличение станет не только моим концом, но и ляжет позором на всех Лейси, в том числе и на нее. Но самое главное – она безумно, всем сердцем любит Джулию, а это гораздо важнее всего остального, вместе взятого. Если она вдруг объявит, что матерью Джулии являюсь я, то я, несмотря на весь обрушившийся на меня позор, смогу просто взять Джулию и вместе с ней уехать. Какая бы боль и смятение ни бурлили сейчас в душе Селии, я точно знала – и об этом, кстати, свидетельствовали все мои расчеты, сделанные на ясную голову, – что Селия на такой риск никогда не пойдет, ибо она больше всего боится потерять Джулию. Один намек на подобный исход дела, и Селия выйдет из игры.
Я подогнула колени и свернулась в лохани клубком, чтобы горячая вода омывала мои намыленные голые плечи. Потом встала, и Люси ополоснула меня чистой водой. Я крепко держала в руках их обоих – и Селию, и Джона. Они оба любят, а значит, оба уязвимы. А я подобными путами преданности не связана. Я совершенно свободна. Даже любовь к Ричарду меня ни в чем не сдерживает и мной не управляет. Я по-прежнему иду намеченным путем. Да, ради сына я могу сколько угодно строить заговоры, но жертвовать собой ради него я не стану. А вот Селия и Джон сами себе хозяевами быть не могут. И раз так, то я их не боюсь.
