Жаклин Монсиньи - Флорис. «Красавица из Луизианы»
— Ну, герцог, не сердитесь, когда король шутит! Да, так вот! Распорядитесь доставить мадемуазель домой и дайте ей достойное сопровождение. Но не хотите ли, мадемуазель, прежде увидеть торжественный публичный обед?
— Да! О да, сир! С удовольствием! — сказала Батистина, приседая.
С приходом герцога все изменилось. Она чувствовала, король отдалился от нее, стал недоступным. Холодный испытующий взгляд герцога перебежал с одного лица на другое и с иронией остановился на огромной измятой постели. Людовик, однако, взял тонкую руку Батистины и легко поцеловал кончики пальцев.
— До скорой, очень скорой встречи, мадемуазель де Вильнев, — прошептал король, прежде чем покинуть комнату.
Оставшись наедине, герцог и Батистина безо всякой приязни посмотрели друг на друга. Девушка нахмурила брови, надулась и приготовилась дать решительный отпор любым насмешкам. Встревоженный Ришелье в это время прикидывал, какое влияние могла возыметь на короля эта маленькая глупая гусыня.
— Не будете ли вы столь любезны проследовать за мной, мадемуазель де Вильнев? И простите меня великодушно, если я имел несчастье чем-либо прогневить вас, — лицемерно заюлил герцог, решив на время забыть свои обиды.
Батистина вдруг ощутила угрызения совести:
— Знаете, ваша светлость, ведь про Бастилию его величество упомянул шутки ради, — сказала она, придя в отчаяние от того, что доставила герцогу несколько неприятных минут.
— О да, мадемуазель, конечно, это была шутка! Однако из самых забавных шуток-с! Должно быть, его величество смеялся до слез, — скорчил гримасу Ришелье, пропуская вперед Батистину, тотчас же пожалевшую о тщете своих усилий быть с герцогом любезной.
Батистина последовала за Ришелье по длинному темному коридору в прихожую, освещенную тремя канделябрами. Лакей в голубой ливрее застыл словно статуя возле обитой прелестной тканью стены. По знаку Ришелье он схватил в одну руку два канделябра, не уронив при этом ни капельки воска, что показалось Батистине чудом ловкости. Лакей приподнял синюю бархатную портьеру и стал спускаться по винтовой лестнице, высоко поднимая руку вверх, чтобы осветить путь герцогу и Батистине.
Девушке показалось, что лестница бесконечна. Но вот наконец лакей толкнул какую-то дверь, и все трое оказались в огромном, отделанном разноцветным мрамором вестибюле, в конце которого виднелась длинная анфилада комнат. Батистина поняла, что они достигли парадных покоев.
Миновав большой зал, явно предназначенный для музицирования, и две роскошные гостиные, девушка обратила внимание, что количество придворных и посетителей заметно увеличилось, и еще она обратила внимание, что вызывает у всех повышенный интерес. Ее рассматривали с поразительной бесцеремонностью, даже с неким бесстыдством. Всем едва ли не хотелось ее пощупать!
«Ну и наглецы! Бедный Людовик, как мне жаль его, он вынужден жить среди них!» — думала Батистина, ощущая, как пылают ее щеки.
— Кто это? Кто такая? — громко прозвучал вопрос, заданный пронзительным голосом. Батистину дерзко оглядывала с головы до ног высокая ярко-рыжая дама, увешанная бриллиантами.
— Похоже, наш возлюбленный братец принимал у себя тайно эту красотку, герцогиня, — прыснул со смеху маленький толстячок, постоянно оправлявший полы своего камзола.
— Вы скажете тоже, барон! Красотка! Нечего сказать! В любом случае, ко двору она не представлена, — возразила рыжая герцогиня.
— Осторожнее, с ней сам дю Плесси! — заметил высокий сухощавый мужчина, коротко хохотнув.
— А что сие значит? — строя невинные глазки, просюсюкала маленькая блондинка, которую можно было бы назвать красивой, если бы не длинный, опущенный книзу красный нос.
— Наш «жеребец» скучает, у него нет постоянной фаворитки, дорогая маркиза! — сказал громко маркиз и расхохотался.
— Братцу кажется, он очень хитрый и может всех обвести вокруг пальца, но все его амурные делишки — секрет полишинеля, и все обо всем знают… разве нужно было сопровождать эту маленькую мегеру? Хм… А может быть, он сделал это нарочно, чтобы все обо всем догадались… Кто его поймет… Не угадаешь… — брюзжал про себя герцог, бросая на Батистину неприязненные взгляды. Но та только выше задирала свой курносый носишко.
Они вошли в огромную переднюю, отделанную белым и черным мрамором. Ришелье легонько похлопал лакея по плечу, давая понять, что больше не нуждается в его услугах.
— Идемте, идемте, мадемуазель! — почти любезно прошептал герцог и предложил Батистине руку. Девушка едва коснулась кончиками пальцев шелковистого рукава камзола и последовала за дю Плесси. Она все больше изумлялась от увиденного. Они вошли в еще одну роскошно обставленную гостиную. В великолепном камине потрескивал огонь. Спиной к огню стояло массивное зеленое бархатное кресло с позолоченными ножками и подлокотниками. Множество разряженных, расфуфыренных дам расположилось полукругом на низеньких табуретах, что считалось наивысшей привилегией при дворе и дозволялось только принцессам крови и герцогиням. Неподалеку от кресла находился небольшой круглый столик, покрытый кружевной скатертью, спускавшейся до полу.
Вошли пажи в ярко-красных камзольчиках и в маленьких шапочках с перьями, надетыми набекрень. Они быстро пересекли гостиную и заняли свои места по обе стороны от камина. Целая толпа посетителей, просто, но аккуратно одетых, ввалилась в двери и смешалась с придворными. Батистину все сильнее толкали и отпихивали назад. Несколько толстых швейцарцев в широких пестрых камзолах встали в дверях, гремя алебардами с золотой и серебряной насечкой.
— Ах, времена меняются, госпожа Бернашон, король опаздывает уже на полчаса. Такого никогда не бывало при покойном короле! — тихо произнес мужской голос за спиной Батистины. Девушка обернулась, а Ришелье делал вид, будто не видит, что их затерли в толпе простолюдинов.
Батистина мило улыбнулась пожилой супружеской парс, вероятно, ремесленникам или мелким торговцам, стоявшим у нее за спиной.
— Вы правы, друг мой… Чего же вы хотите, нынче все не так, как раньше… — отвечала полнотелая мадам Бернашон. — А в прошлый раз король явился вовремя, и ему подали двадцать восемь блюд…
У Батистины вырвался смешок:
— Значит, вы часто приходите?
Герцог Ришелье закатил глаза. Ему было сказано, что не простят ни одной ошибки. А эта болтушка вздумала вступить в беседу с какими-то мелкими лавочниками!
— Ах, моя любезная барышня, вот уже пятьдесят лет мы с супругой приходим поглядеть на нашего короля. Не так ли, женушка? — прошамкал старик, обнажая гнилые зубы.
