Блайт Гиффорд - Охотник на ведьм (ЛП)

Самообман. Иллюзия, как и видения ее матери. Не дождется она ни милости, ни прощения — ни от Господа, ни от Александра Кинкейда.

— Вы же видели ее, вы знаете, что с нею бывает. Я просила вас… — Внезапно она осознала, что он сделал, и осеклась.

Он не выдал ее тайну, а значит, по сути, тоже солгал.

Она умоляла его защитить ее мать — и он это сделал. И все ее обоснованные страхи внезапно смело волной иррационального доверия, потому что в одном — самом главном — он ее не предал.

Напоминать ему об этом словами благодарности она, однако, не стала из опасения, как бы он не передумал.

Он склонился над ней так, что их тела почти соприкоснулись.

— Может, положить вашу руку на сатанинскую библию? Тогда вы начнете говорить правду?

Маргрет знала, что никакая она не ведьма. Она хотела так и сказать, но не смогла. Какая-то неведомая сила вдруг повлекла их друг к другу.

Сражаясь с ним, она уперлась ладонями ему в грудь, а он, сопротивляясь, уперся напряженными руками в стену коттеджа, но облегчение, благодарность и что-то еще, что-то непознанное, продолжало притягивать ее к нему. Ее тело, ее глаза и губы были готовы умолять его пощадить ее мать.

В его глазах, кажется, тоже промелькнула мольба. Что он испытывает к ней, кроме желания назвать ее ведьмой?

То, что зародилось между ними в коттедже, нахлынуло снова. Он затряс головой, как бы говоря нет, но тело его не слушалось, оно приблизилось к ней вплотную, полы его черного плаща взметнулись, укрывая ее от ветра, обволакивая их, создавая вокруг потаенное пространство, принадлежащее им одним.

Мысли, страхи, увещевания разума, все это стало расплываться, пока не исчезло совсем, оставив ее наедине с его глазами, горевшими требовательным огнем, с теплом его сильных рук, которые уже спускали с нее шаль и платок, зарывались в ее волосы, притягивали ее к нему…

К ее губам приникли тонкие, твердые губы. Они пробовали ее, засасывали, упивались ею, губами, языком, зубами, вторгаясь в ее рот, лишая ее дыхания.

Его пальцы прошлись сквозь ее волосы, вслед за упавшей шалью очерчивая ее горло, следуя по плечам, спускаясь вниз по рукам, а после накрыли ее груди поверх колючего шерстяного платья. Ее соски уткнулись в его ладони, и когда он потер их через ткань, ее тело откликнулось и взмолилось о большем.

Он вжался в нее бедрами. Притиснутая к стене, она раздвинула ноги, словно ее плоть знала, чего он хочет и требовала того же.

Не отрываясь от ее губ, он взял в горсть ее юбки, сдвигая шерсть и лен, пока между ними не осталась только ее нижняя сорочка.

Его палец дразнил, ее бедра отзывались сквозь тонкую, почти не ощутимую преграду повлажневшей ткани, а потом все исчезло. Не стало ни туч, ни ветра, сами их тела перестали существовать, остались только две души, парящие в вышине…

Внезапно он резко отпрянул. Юбки Маргрет упали, прикрывая ее позор. Открытая ветру, она вжалась в стену, жалея, что нельзя провалиться сквозь каменную кладку.

Черные глаза снова прожигали ее насквозь — уже не страстным, а осуждающим взглядом.

— Вы…

Она толкнула его кулаками в грудь.

— Не смейте! — Оба дышали тяжело и прерывисто. — Не называйте меня так.

Ему необязательно было что-то говорить, чтобы донести до нее свое суждение. Оно ясно читалось во всем его облике. Ведьма. Искусительница. Боль полоснула по сердцу так сильно, что впору было подумать, что это он владеет колдовской силой и нанес ей удар невидимым ножом.

— Не вините за свою слабость меня, — выдохнула она, но, заглянув Александру в глаза, увидела, что винит он себя. За то, что спустил ей ложь? Или за то, что поддался искушению?

Благородный человек. По крайней мере, по его собственным понятиям. В конце концов это может его погубить.

Она выставила вперед руку, но он не сделал и попытки приблизиться — к ее вящему облегчению, ведь ей с ним не справиться, вздумай он применить против нее силу.

Однако правда состояла в том, что, когда он целовал ее, она и не думала сопротивляться.

***

Александр всеми силами пытался совладать со своим дыханием, со своими руками и мыслями. Ведьма, бесстыжая грешница — рвалось у него с языка. Он хотел обвинить ее, сказать, что это она своими неодолимыми колдовскими чарами склонила его к поцелую.

Хотел и не мог.

Потому что виноват был он сам. Он сам ее обнял. Сам навязал ей этот поцелуй.

Он сам отпустил эту лгунью из церкви, не призвав ее к ответу за ложь, и тем самым уравнял себя с нею. Скоби предрекал, что оно так и сложится, и не ошибся. Теперь он не может доверять ни Маргрет, ни себе.

— Вы скажете… — Он запнулся посреди предложения. Его пальцы все еще пахли ею. — Вы скажете мне правду — сейчас, пока мы наедине?

Заметив в ее глазах внутреннюю борьбу, он понял, что ответом будет нет, но под тяжестью вины за то, что не обличил ее на допросе, не сдался.

— То слово. Что оно значит?

Он ждал ее ответа и вдруг отчетливо услышал журчание ручья, и оно заполнило мрачную тишину.

— Какое слово? — вымолвила она в конце концов.

— Скуп. Скуб. Скут. Все слышат по-разному. — Он и сам не запомнил в точности, что услышал.

Она отвернулась с поджатыми губами.

— Ничего оно не значит. Бессмыслица, и только.

Он схватил ее за запястья и встряхнул.

— И снова вы лжете!

— Вы считаете мою мать ведьмой только потому, что она лепечет всякую несвязную чепуху?

— Потому, что по меньшей мере пятеро из тех, кто давал показания, слышали, как это слово, это проклятье, разносится на ветру в ночи, а на следующий день с каждым из них случилась беда.

— Или же они испугались завывания ветра и вспомнили про свои негнущиеся колени и хворых овец.

— Не ветер кричал это слово, а ваша мать. Вы забыли, что я знаю ваш секрет?

Страдание в ее взгляде сказало о том, что нет, она не забыла.

— Ну, а вы, мистер Кинкейд… У вас самого нет секретов?

Он убрал руки. Нельзя ее трогать, даже ради того, чтобы вытрясти из нее правду. Что, если он выдал себя? Вдруг она догадалась, что он вовсе не тот многоопытный палач, каким себя изображает? Вдруг она знает, что он не способен отличить невинную душу от падшей?

— Речь не обо мне.

Память о поцелуе еще вибрировала меж ними. Платок Маргрет сбился, шаль упала на землю, волосы разметались по плечам как у девушки, никогда не бывавшей замужем.

 — Хорошо. Допустим, это чепуха. Тогда скажите, когда она впервые произнесла это слово?