Патриция Поттер - Молния
— Что бы вы стали делать с провизией, если бы я сказала «нет»? — с любопытством спросила она. До сегодняшнего утра, пока он не зашел за нею, вопрос о прогулке под парусом не обсуждался.
— Я бы где-нибудь нашел тенистое дерево, но я очень хотел, чтобы вы увидели эту воду. Нигде в целом свете, ни в Англии, ни в Мэриленде, ни в Южной Каролине нет такой воды.
— А вы объехали вокруг света?
— Опять вопросы? Вам следовало бы стать поверенным.
— Вы столь же часто уклоняетесь от ответов, как я их задаю.
— Нет, — не согласился он.
— Но это совершенно несправедливо.
— Я заключу с вами сделку. Если я отвечу на вопрос, то и вы должны ответить.
Она откинулась назад, руки ее крепко уперлись в песок. Песчинки потекли из-под пальцев, и она подумала о том, какие эти песчинки слабые и хрупкие. Как правда.
— Хорошо, — сказала она в конце концов. — Но я первая задаю вопросы.
— Согласен.
— Каково быть виконтом?
Улыбка его слегка угасла.
— Я был им не очень долго, — медленно ответил он, — и почти все это время я жил вне своей страны.
— В море?
— Да, — ответил он. — Сначала в английском военно-морском флоте, потом в торговом.
— И вы плавали вокруг света?
— Почти.
— И какое место из тех, где вы были, самое красивое?
— Англия.
Ответ последовал быстро и удивил Лорен.
— Тогда почему вы ее покинули?
— Мне кажется, я насчитал пять вопросов, — сказал он. — Теперь у меня есть вопрос.
Она поморщилась, но не могла отказаться от сделки.
— Хорошо.
Он протянул руку и убрал с ее щеки медового цвета локон.
— Почему такая прелестная юная леди одна?
— Сейчас война, — просто ответила она.
— А раньше?
— Я… я заботилась об отце и брате.
— И не было никакого молодого человека?
— Нет, — нехотя ответила она.
— Я не знал, что американцы такие дураки.
Лорен отвела взгляд от его глаз и от его уклончивой улыбки. Она чувствовала себя так, словно он подбирается к ее душе и собирается завладеть чем-то таким, что принадлежало ей одной. Это была ошибка, ей не следовало ехать с ним. Она понимала это, когда соглашалась, но она думала, что сможет управлять своими чувствами, что она сможет вспомнить Ларри и станет недосягаема для его обаяния. Но сердце ее трепетало от его слов, кровь бежала быстрее, зарытые в песок ладони дрожали.
— Меня считали, — сказала она наконец, — несколько эксцентричной.
— Почему?
— Это ваш последний вопрос, — сказала она. — Теперь опять моя очередь.
— Но вы не ответили. Почему вас считали эксцентричной?
— Потому что я ни за кого не хотела выходить замуж.
— Но мне кажется, что это очень мудро с вашей стороны, а вовсе не эксцентрично.
— Я всегда хотела заниматься делом. А у жены редко есть такая возможность, — заметила она.
Это было нечто такое, в чем она никогда никому не признавалась, даже отцу.
— Каким делом?
Вопрос был тихим, почти нежным.
Я хотела быть врачом, как они, как мой отец и как мой брат. Как мой умерший брат. Но это значило бы сказать слишком много.
— Например, сплавать в Китай.
— Это переоценка своих возможностей, — с усмешкой сказал Адриан. — Пять месяцев на корабле — это может очень наскучить.
— Но вы говорили, что вам это нравилось.
— Разве? — спросил он, выгнув бровь, и она попыталась точно вспомнить, что именно он говорил.
— Разве нет?
— Вы все еще спрашиваете, а сейчас не ваша очередь.
— Я сбилась со счета.
— Ох, а я думал, что вы честная женщина.
— Может быть, не всегда.
Он накрыл своей рукой ее руку, и она почувствовала, как она горяча. Она посмотрела в его глаза, эти невероятно глубокие глаза, которые не всегда улыбались, когда улыбались губы. На несколько мгновений исчезли все дразнящие слова. Она понимала, — и знала, что и он это понимает, — что они оба защищают в себе нечто очень личное. Они казались друг другу столь привлекательными, что им нужна была эта защита. Она знала причины своей скрытности. Она хотела бы знать, какие причины для этого были у него.
Он встал и потянул ее вверх, к себе.
— Пойдемте, прогуляемся.
Она встала и едва сделала несколько шагов, как ее туфли наполнились песком. Она с завистью посмотрела на его босые ноги.
— Снимите их, — предложил он.
Это было в высшей степени неприличное предложение.
«Но быть здесь вообще довольно неприлично», — сказала она себе.
Действительно, все, что она делала за последние несколько лет, было неприличным: помогать отцу в его медицинской практике, ездить одной в Вашингтон, потом плавать одной в Англию и в Нассау. Один предосудительный шаг легко приводит к другому, она это знала. А песок был таким манящим. Она никогда не видела такого нежного, мелкого песка.
— Я помогу, — сказал он, искушая ее, и она знала, что не слова, а ее лицо выражало согласие.
Меньше всего на свете Лорен хотела почувствовать его руки на своих ступнях и лодыжках. Даже легкое прикосновение его руки к се руке было достаточно опасно. Она мечтательно посмотрела на воду и песок, потом на юбки, закрывавшие ее туфли. Желание сбросить туфли боролось в ней с правилами благопристойности, и даже более того, с ощущением, что уступив этому желанию, она ступит на зыбкую почву.
Она посмотрела на Адриана. Он увлеченно следил за ее внутренней борьбой, и в выражении его губ и глаз чувствовался вызов.
«Черт с ним», — решила она в конце концов и села. Ни за пенни, ни за фунт. Отвернувшись от его веселых глаз, она расстегнула черные туфли и скатала вниз шелковые чулки.
Почувствовав песок, пальцы ее ног автоматически поджались, и она неожиданно ощутила такую радость и облегчение, словно опять стала ребенком.
Она встала. Копая ногами песок, она чувствовала дыхание бриза и слышала тихий, звучный смех Адриана, казавшийся ей песней сирены, заставляющей забыть обо всем, кроме этого дня и этой минуты.
Когда он протянул ей руку, она ее взяла, будучи все еще погружена в те волнующие ощущения, которые давали ей солнце, море и песок.
И Адриан Кэбот.
Он подошел ближе, и она почувствовала, что от него пахнет морем и чем-то еще, чего она не смогла определить. У нее не было времени подумать об этом, потому что его губы коснулись ее губ.
Прикосновение было таким легким, словно он боялся ее напугать, и все же оно было пьянящим.
Она ответила на его поцелуй, но потом инстинкт заставил ее отстраниться.
Он отпустил ее и, слегка склонив голову набок, изучающе посмотрел на нее.
— Вы обворожительны, знаете ли, — сказал он.
Никогда прежде ее не называли обворожительной. Так же как никогда ее не называли прелестной. Хорошенькой, да. Но так ее называли только отец и брат, а они, конечно, были пристрастны. Но теперь она действительно чувствовала себя обворожительной, но одновременно испытывала дрожь, смятение и смущение.
