Сьюзен Джонсон - Запретный плод
— Слишком цинично, монсеньор де Век, — смеющиеся глаза Дейзи поддразнивали, а ее страстное тело было рядом и манило к себе. Этьену казалось, будто они встретились после долгой разлуки, а не оторвались друг от друга минуту назад.
— Мне нравится ваша кровать. Это была очень большая шикарная кровать из светлой березы.
— Мне тоже. И раз мы так сходимся во вкусах, то при более близком рассмотрении я, может быть, заинтересую вас еще больше? — его усмешка была нарочито хищной. Дейзи громко рассмеялась.
— Вы даже слишком хороши собой, — ответила она с ложным укором. Физически он был настоящим совершенством. Тип, вызывающий зависть у других мужчин и заставляющий женщин верить в то, что их молитвы наконец дошли до Бога.
— Вам, мадемуазель, тоже жаловаться не на что. Наверняка, с самого детства все мужчины были у ваших ног.
— Вы не желаете присоединиться к ним? — она не только дразнила его, но и испытывала свое влияние и тешила женское тщеславие.
Она слишком совершенна, думал герцог, глядя на стоящую перед ним совершенно нагую женщину. Такая экзотическая, такая привлекательная и очень уверенная в своей необычной красоте.
— Какнибудь в другой раз, — он смотрел на нее чуть прикрыв глаза, тем самым, знакомым ей, сардоническим взглядом, присущим лишь герцогу де Век.
— Вижу, что у вас было слишком много докучливых женщин, — понимающе кивнула Дейзи. — Извините. Это была всего лишь шутка.
Вероятно, я слишком много себе позволяю, решила она.
— Тогда, может, вы желаете, чтобы я преклонила колени перед таким совершенством. Я могу, я совершенно не гордый человек.
Поразительное заявление в устах дочери Хэзэрда Блэка, женщины, которую весь мир считал гордячкой.
— Нет.
Он чувстовал себя не в своей тарелке, словно нахлынуло слишком много не особенно приятных воспоминаний.
— Если вы не улыбнетесь, то я никогда больше не буду с вами махаться.
Это шокирующее заявление заставило таки его улыбнуться.
— Никогда больше не выражайтесь так при мне.
— У меня три брата, — сказала она так, будто это объясняло ее грубость.
— Ладно, ничего страшного. Забудем, — небрежно сказал герцог. Честно говоря, уже много лет его ничто не шокировало.
— Ну а теперь, так как я улыбнулся, думаю, что мы готовы осуществить ваше очаровательное предложение.
Шутя он толкнул ее на кровать и сам последовал за ней на хлопковое покрывало. Солнце удлинило тени после полудня и окрашивало комнату золотистым цветом. Дейзи лежала на белом покрывале. Темные шелковистые волосы рассыпались по подушке, все ее чувства светились в огромных глазах, маленький рот был соблазнительно приоткрыт. Ее золотистая кожа была такой прекрасной, а тело страстно горячим, как вечерний воздух в районе египетских пирамид. Какая романтическая аналогия, иронично, но чуть растерянно подумал герцог. Он нагнулся, чтобы поцеловать Дейзи, потому что область страсти и чувственности была ему знакома намного лучше, чем романтика. Его губы коснулись ее упоительно и нежно и в то же время требовательно и властно, так что она почувствовала глубоко внутри себя чтото горячее, яркое, подобное расплавленному золоту. Дейзи пылко поцеловала его в ответ и прошептала:
— Пожалуй, я останусь у вас на денекдругой. Он улыбнулся.
— У меня такие же намерения, — ответил он лениво, не желая нарушать магию момента. — Так что можете сделать заказ моему повару. Что желаете на ужин?
— Я не совсем это имела в виду, — объяснила она. — У вас есть какието планы?
— Ничего более важного, чем провести день с вами в кровати.
— Ну наконецто я заманила вас на кровать, — произнесла она, делая ударение на последнем слове.
— Да, — сказал он, — вы добились своего, — как будто чувствуя пророческий смысл в сказанных между прочим словах.
Они занялись любовью в «запретной» кровати, и он подумал, что повод для нарушения его «святыни» был достойным. Дейзи напомнила ему о смехе и юности, о возрождении искренних чувств, о существовании которых он забыл.
Много позднее она заснула в его объятиях, истощенная избытком чувственности такой силы, которой до этого никогда не испытывала. Он же не спал. Дни и ночи Этьена довольно часто были перегружены физически, такого рода усталости он не замечал. Но на этот раз он был просто переполнен удоволетворением. Он подумал о том, что теперь не надо беспокоиться, чем занять себя, дабы избежать светской скуки. На два дня он исчезнет из деловой жизни, но это, в общемто, не имело значения. Вечером он вроде бы должен присутствовать на рауте, посвященном наступающему празднованию дня рождения короля, — день, выделенный им для семьи, но это тоже теперь не имело особого значения.
Когда позднее его слуга поднялся наверх, постучал и слегка приоткрыл дверь, чтобы узнать, что герцог закажет на ужин, он неподвижно замер на пороге, уставившись на женщину в кровати. Герцог отправил его. Он поговорит с Франсуа и закажет ужин, когда Дейзи проснется. Так как он никогда не привозил в Кольсек женщин, то не хотел смущать Дейзи тем, как слуги будут глазеть на нее. В отличие от парижской прислуги, у которой и мускул не дрогнул бы при любой ситуации, сельские нравы были попроще.
Когда Дейзи проснулась, он предложил ей умыться, затем коечто на выбор из своей одежды и сошел вниз, чтобы уведомить Франсуа и сообщить на кухню, что у него сегодня ночью гость. Он также вежливо объяснил им, что это не простая женщина и обращаться с ней надо с максимальным уважением (кстати, на кухне это уже обсуждалось в течение часа). Герцог обговорил меню, на его взгляд, приемлемое для Дейзи, и ушел наверх.
Ужин был воплощением мечты. Маленькая обеденная комната была вся в зажженных свечах. Кухарка превзошла сама себя, стараясь угодить мадемуазель, довольная, что у хозяина сегодня вечером есть компания и он не скучает, как обычно, один. Оба слуги стояли у дверей и потихоньку улыбались друг другу. Хозяин и эта женщина, одетые только в халаты, были явно влюблены. Они держались за руки над маленьким столом, улыбались друг другу, смеялись. Он кормил ее, затем она его, потом они целовались и опять улыбались.
Герцог и Дейзи заснули в объятиях друг друга. Они проснулись утром посвежевшие, и герцог доказывал Дейзи, какое это удовольствие — поплавать в реке. Он прыгнул в воду с балкона, проплыл некоторое расстояние и улыбнулся, приглашая ее в воду. Она некоторое время колебалась, затем последовала за ним в синезеленую гладь. Ее детство прошло в лагере рядом с рекой и горными озерами, плавала она прекрасно.
Они плавали и обдавали друг друга брызгами, целовались и резвились, как юнцы, вырвавшиеся из школы на свободу. Затем они любили друг друга на зеленой лужайке.
