Джоанна Линдсей - Пламя сердец
— Что ты хочешь узнать? — ответила она. — Меня зовут Кристен, но я думаю, тебя интересует что-то другое.
Он встал и подошел к ней, как будто не слышал ответа. Его лицо выражало недоумение, хотя к нему примешивалось что-то еще, что невозможно было объяснить. Он остановился, когда между ними оставалось всего несколько сантиметров, и, медленно подняв руку, провел пальцем по нежной коже ее щеки.
— Ты хорошо маскировала свою красоту. — Кристен отступила на шаг.
— Ты сказал, что я непривлекательна.
— Это было раньше.
У нее как будто все внутри оборвалось. Да, то, что излучали его зеленые глаза, скользя взглядом по ее лицу, и затем по всему телу, было не что иное, как желание. Она не обманывала себя и знала, что не могла бы противиться ему. Нет. Не было никого в целой стране, кто ему мог бы запретить взять ее силой; она его пленница, побежденный враг, и он вправе делать с ней все, что хочет.
— Ты убедишься, что изнасиловать меня нелегко, — сказала Кристен тихо, предостерегающим тоном.
— Изнасиловать тебя? — Он преобразился на ее глазах, ярость исказила его лицо. — Я никогда не опущусь до того, чтобы насиловать шлюху викингов.
Кристен никогда в жизни так не унижали. Резкие слова просились с языка, но она сдержалась, едва до нее дошло, что же он, собственно, сказал. Во-первых, сказал он это в порыве гнева. Во-вторых, совсем несложно принять ее за шлюху. Это вполне подходящее объяснение, почему она путешествует в чисто мужской компании.
Он снова сел и отвернулся от нее. Казалось, он изо всех сил борется со своей яростью, стараясь обрести самообладание. Что же должно было произойти, спросила она себя, что бы вселило в этого человека такую ненависть к викингам — ведь нет никакого сомнения в том, что его ненависть направлена не на нее лично? Он ненавидел весь ее народ.
— А если бы я была девственницей? — осторожно спросила она; ей просто необходимо было узнать все до конца.
— Если бы мне попалась в руки девушка-викинг, это было бы только справедливо. Я бы с удовольствием расправился с тобой так, как ваши мужчины расправлялись с женщинами саксов.
— До сих пор мы ни разу не высаживались на вашем берегу.
— Зато другие вашего сорта, — выдавил он с презрением.
Так вот в чем дело. Значит, викинги уже нападали на это поселение. Кого же из близких он потерял, если до сих пор так обозлен, что не хочет прикасаться к шлюхе, которой до этого обладали его ненавистные враги, и в то же время готов выместить свою ненависть на невинной девушке только потому, что она девушка-викинг? Святые небеса! Значит, свою непорочность она сможет сохранить только в том случае, если он будет считать ее шлюхой?
Кристен чуть не расхохоталась, едва дошла до этой мысли. Ну что же, если это единственное средство спасти себя, придется им воспользоваться. Но как, черт побери, должна вести себя шлюха?
— Ты хотел о чем-то спросить меня? — напомнила она, почувствовав облегчение, оттого что основная ее забота получила хоть и неожиданное, но благоприятное для нее разрешение.
— Да. Что ты знаешь о датчанах?
— Кажется, им понравилось у вас? — Она непроизвольно усмехнулась.
— Ты находишь это забавным? — спросил он сурово.
— Нет. Мне очень жаль, — сказала она, тут же сменив тон, хотя это уже не могло ей помочь: ухмылка уличала ее во лжи. — Я только не понимаю, почему ты думаешь, что я должна что-то о них знать. Мы из разных стран. Единственные датчане, которых я видела, были купцы, как… как многие в моем народе.
Ей надо быть осторожнее. Если бы она сейчас сказала, что ее отец — купец, Ройс вправе был бы спросить себя: почему же тогда она считает возможным зарабатывать деньги в постели? Лучше ему совсем не знать, что ее родители живы и что у нее вообще есть какие-либо родственники.
Его мысли действительно шли в направлении, очень близком к ее собственным. Это стало ясно, когда он спросил:
— Почему женщина с такой внешностью должна дешево продавать свою благосклонность?
— Это так важно?
— Вовсе нет, — сурово ответил он и на какое-то время замолчал.
За кого он ее принимал, можно было судить уже по тому, что он не предложил ей сесть, хотя сам сидел и вокруг было три свободных стула. Она работала все утро, после обеда ее высекли, затем эта жуткая ванна, больше похожая на пытку, и теперь вот она должна стоя отвечать на вопросы. Виновник всех этих бед Локи смеялся теперь над ней. В конце концов, она может и сама над собой посмеяться, и пусть ее возьмут черти, если она еще хоть мгновение останется стоять.
Кристен тут же уселась на пол и с удовольствием наблюдала, как мрачнеет лицо сакса.
— О Господи, девка, ты что, не умеешь себя вести?
— Я? — возмутилась она. — А где твои манеры? Ты заставляешь меня стоять, в то время как сидишь сам.
— Может, ты еще не понимаешь своего положения здесь? Так оно ниже, чем у последней служанки.
— Ради Бога, сакс. — Она ответила ему смехом, вставая на ноги. — Никто не осмелится утверждать, что дочь викинга чего-то не способна выдержать.
Ее покорность, казалось, злила его. Он вскочил, шагнул к ней, но тут же вернулся к столу; было видно, каких огромных усилий стоит ему взять себя в руки.
Кристен подняла в удивлении брови. Что же такого она сделала, что могло до такой степени разозлить его? Ведь она покорилась ему. Разве не этого он хотел? Или она должна была ему противоречить? Может, он не хотел, чтобы она так легко подчинилась? А может, просто искал причину наказать ее, чтобы выместить на ней свою ненависть, а она не давала ему повода?
Так думала Кристен, но она глубоко ошибалась в своих предположениях. Ройс попал в затруднительное положение, едва она вошла в комнату. Он почувствовал влечение к ней, а это никак не вязалось с его представлениями о том, что он должен испытывать в таких случаях. Это сбило его с толку. Он действительно презирал ее и ненавидел. И тем не менее первым его побуждением, когда он увидел ее, было — дотронуться до нее. Ему почему-то обязательно нужно было удостовериться, что ее кожа действительно такая мягкая и нежная, какой выглядит.
Она была слишком хороша, чтобы быть настоящей, и Ройс злился на себя еще и потому, что, почувствовав к ней влечение, не сумел этого скрыть. Ему следует все время напоминать себе, кто она. За деньги она продавала свое тело каждому мужчине. Ясно как день, что она переспала со всеми, кто был на корабле. Это викинг-потаскушка. Никакая другая женщина не могла быть для него более омерзительна. Но она не отталкивала его, и в этом была вся проблема.
Она должна бы быть покорной и запуганной. Люба женщина в ее положении вела бы себя именно так. Она бы устрашилась его гнева и молила бы о пощаде, а у него было бы бесспорное право его презирать. Вместо этого она ошеломляет его, отвечает вызывающе, ухмыляется, когда он сердится, хохочет, когда он ее унижает. Как он может бороться с ее привлекательностью, если она изумляет его тогда, когда он меньше всего этого ожидает?
