Диана Гэблдон - Барабаны осени. О, дерзкий новый мир!
Голубые глаза мальчика раскрывались все шире и шире, зрачки неподвижно смотрели на Джейми. Чтобы парнишка лучше усвоил его слова и не отвлекался, Джейми крепко взял его за ногу, как раз под коленом, — и тут же почувствовал легкую дрожь.
— Там останешься до утра, — твердо продолжил он. — И если я туда не приду — отправляйся домой. Езжай так, чтобы солнце было слева от тебя утром и справа после полудня, а через два дня дай лошади волю — вы уже будете достаточно близко к дому, она сама найдет дорогу, я думаю.
Он глубоко вздохнул, соображая, что еще можно сказать, но добавить ему было нечего.
— Да поможет тебе Господь, парень.
Он ободряюще улыбнулся Вильяму — хотя, возможно, улыбка получилась немного кривоватой, — хлопнул лошадь по крупу, заставляя ее тронуться с места, и пошел на запах дыма.
* * *Это не был обычный запах костров, присущий деревне; не походило это и на запах ритуального огня, о котором рассказывал ему Ян, — когда индейцы поджигали целые деревья, уложенные на специальной площадке в центре деревни. Это был огромный костер, говорил Ян, как на кельтских праздниках, — и Джейми хорошо знал, как трещат деревья в таких кострах. Но он чувствовал огонь, который был намного больше кельтского костра.
С предельной осторожностью он описал широкий круг и наконец подошел к невысокому холмику, с которого он мог увидеть всю деревню. Впрочем, он увидел это сразу же, как только выбрался из-под лесного укрытия. Густые клубы серого дыма поднимались тлеющими останками длинных вигвамов тускара.
Густая коричневатая пелена дыма висела над лесом, насколько хватало взгляда Джейми. Он глубоко вздохнул, закашлялся и поспешил прикрыть краем пледа нос и рот, крестясь свободной рукой.
Ему уже приходилось чуять запах горящей плоти, и теперь, когда ему вдруг вспомнились погребальные костры Калодена, его прошибло холодным потом.
Его душа преисполнилась самых черных предчувствий при виде разорения, царившего внизу, в небольшой долине, — но он тем не менее пошел вперед, тщательно обыскивая деревню, пытаясь сквозь щиплющий глаза дым найти хоть какой-нибудь признак уцелевший жизни. Но вокруг не было ни малейшего движения, кроме движения волн дыма; он вытягивался и извивался, как толпа призраков, скользя вслед за порывами ветра мимо обуглившихся вигвамов. Кто это сделал? Чероки или криики, явившиеся с юга? Или какое-то из уцелевших племен алгонкинов с севера?
Порыв ветра ударил ему в лицо, едва не оглушив вонью обуглившейся плоти. Джейми согнулся пополам, его вырвало, и он попытался изгнать из памяти глубоко въевшиеся картины сожженных полей и убитых детей и стариков. А когда он выпрямился, вытирая рот рукавом, то услышал где-то вдали лай собаки.
Он повернулся и быстро пошел вниз по склону, на звук, и его сердце забилось быстрее. Индейцы, совершающие налет, не берут с собой собак. И если после кровавой бойни хоть кто-то остался в живых, то собака может находиться рядом с людьми.
И тем не менее он двигался как можно тише, не осмеливаясь крикнуть, позвать живого. Огонь полыхал в деревне не больше суток назад; половина стен еще держалась. И кто бы это ни учинил, он еще находился где-то неподалеку, в том можно было не сомневаться.
Собака сама нашла его; это была громадная желтая дворняжка, и Джейми узнал ее — собака принадлежала приятелю Яна, Онакаре. Пес вел себя не так, как обычно; он не залаял и не бросился навстречу Джейми, а просто стоял в тени большой елки, прижав уши и негромко рыча. Джейми медленно приблизился к нему, протянув вперед руку.
— Ну-ка, приятель, не волнуйся, — тихонько сказал он. — Понюхай меня, мы знакомы. Где твои люди, а?
Пес осторожно обнюхал руку Джейми, все еще рыча. Его ноздри несколько раз дернулись, но пес чуть успокоился и даже сделал шаг вперед.
Джейми скорее почувствовал, чем услышал или увидел, что рядом кто-то есть. Он поднял голову — и увидел владельца собаки. Лицо Онакары было разрисовано белыми полосами, шедшими от корней волос к подбородку, но глаза за этой светлой защитной решеткой казались мертвыми.
— Кто это сделал, кто этот враг? — спросил Джейми, приветствуя тускара. — Твой дядя остался в живых?
Онакара не ответил, он просто повернулся и пошел в лес, и собака потащилась за ним. Джейми зашагал следом, — и примерно через полчаса они выбрались на небольшую поляну, на которой оставшиеся в живых разбили временный лагерь.
Идя через поляну, Джейми видел вокруг себя знакомые лица. Кто-то из индейцев заметил его появление; другие же просто смотрели в пространство перед собой, и такие взгляды были хорошо знакомы Джейми: он видел перед собой бесконечную тоску и отчаяние. Слишком многих жителей деревни не было на этой поляне.
И это тоже он видел прежде; и снова призраки войны и убийства восстали вокруг него, они кружились по поляне, наступали ему на пятки… Как-то раз в Горной Шотландии он увидел молодую женщину, сидевшую на пороге своего дымящегося дома, — а у ее ног лежало тело ее мужа. И взгляд у нее был точно таким же, как у молодой индейской скво, сидевшей возле огромного платана.
Но постепенно Джейми начал осознавать, что здесь что-то не так. На поляне стояли легкие вигвамы; вокруг лежали связанные в узлы вещи, а среди деревьев он заметил стреноженных лошадей и мулов. Это совсем не походило на поспешное бегство людей, спешащих скрыться от врагов и спасти свою жизнь… нет, это выглядело как организованное отступление, и большая часть имущества индейцев была аккуратно упакована и вывезена из деревни. Да что же, черт побери, случилось в эти дни в Аннэ Оока?
Накогнавето находился в вигваме на дальнем конце поляны. Онакара приподнял закрывавшую вход циновку и кивком пригласил Джейми войти внутрь.
Легкая искра вспыхнула в глазах старого вождя, когда он увидел вошедшего, — но тут же угасла, стоило только Накогнавето посмотреть на лицо Джейми, с лежавшей на нем тенью горя. Вождь на мгновение закрыл глаза, но тут же открыл их, совладав с собой.
— Ты не встречался ли с той, которая исцеляет, или с той женщиной, в чьем вигваме я жил? — спросил Накогнавето.
Давно уже привыкший к тому, что индейцы считают невежливым называть людей по имени, кроме как во время особых обрядов, Джейми понял, что старый вождь имеет в виду Габриэль и старую Наявенне. Он покачал головой, понимая, что этим жестом скорее всего разрушает последнюю из оставшихся у старого индейца надежд. И, хотя это вряд ли могло утешить Накогнавето, он вытащил из-за пояса фляжку с бренди и предложил ее вождю, как бы прося прощения за то, что не сумел принести хороших новостей.
Накогнавето принял дар и коротким кивком головы привел в движение находившуюся в вигваме женщину; она поспешно принялась рыться в одном из узлов у дальней стены и извлекла оттуда чашку, сделанную из сухой тыквы. Индеец налил в чашку такое количество спиртного, какое могло бы в момент уложить даже шотландца, и сделал несколько больших глотков, прежде чем протянул чашку Джейми.
