Соня Мармен - Река надежды
– Алас, я никогда и никому этого не рассказывал! Даже твоей матери! Она и так на меня злилась… Это я ранил тебя на Драммоси-Мур, слышишь? Солдат Палтнийского полка держал тебя на мушке, я хотел убить его, чтобы помешать ему, но, когда я нажал на спусковой крючок, он уже падал. И вышло так, что я ранил тебя, Алас! Выстрелил в собственного сына! Я ведь мог тебя убить!
Он замолчал и упал в объятия ошеломленного признанием сына. Для Александера это стало страшным ударом. Прошло много долгих минут, прежде чем он разобрался в обуревающих его противоречивых чувствах. Потом тяжесть страшной отцовской тайны уравновесилась грузом, который так долго носил на совести он сам. Как можно сердиться на человека, который, как и он, состарился в страданиях, из которого сожаления выпили все жизненные соки, превратив едва ли не в живой скелет? Получается, его отец, как и они с Джоном, строил свою жизнь на фундаменте из заблуждений и угрызений совести? Невероятно! И так глупо… Погладив Дункана по плечу, он прошептал ему на ухо:
– Отец, мне не за что тебя прощать.
Старик отодвинулся, и лицо его словно бы разгладилось, стало светлее. Он вздохнул.
– Я долго искал тебя, Аласдар… Твоя мать верила, что ты жив. Мне тоже хотелось так думать. И я надеялся. И в то же время я боялся увидеть в твоих глазах ненависть. Когда Марион умерла, я перестал тебя разыскивать – ждал, когда ты вернешься. В последующие несколько лет до нас доходили слухи о некоем Аласдаре Ду Макгиннисе, воровавшем крупный рогатый скот, за чью голову было назначено вознаграждение. Мне описали его внешность, а еще я узнал, что он бывает в таверне в Дануне. Я подумал, что это можешь быть ты. Но ничего не предпринял, я все еще продолжал ждать…
– Это был я.
Дункан печально кивнул.
– Господь наказал меня за то, что я даже не попытался проверить. Знаешь, я ведь думал, что раз ты отказался от своей фамилии, раз не хочешь вернуться в клан, значит, тебе известно, что это я в тебя выстрелил! Господи милосердный! Как я теперь жалею… Как я жалею, сын мой! Получается, Аласдар, это я отправил тебя в изгнание!
В изгнание? Скорее, это было бегство. Теперь Александер был в этом уверен. Всю свою жизнь он пытался убежать от себя. Душевные терзания, словно привязанное к ногам ядро, увлекали его в пучину. В поступлении на военную службу он увидел выход. Это было наитие, которое помешало ему окончательно отчаяться. Не забыл он и слова умирающей бабки, которая посоветовала ему уехать: «Не позволяй украсть у тебя душу! Per mare, per terras! No obliviscaris! “По морю, по земле! Не забывай, кто ты есть!” Никогда не забывай, кто ты есть!» Ее слова, звучавшие у него в голове, направили по верному пути.
Вот и теперь, глядя на герб Макдональдов, блестевший у него на ладони, Александер словно наяву слышал голос бабки Кейтлин. И вдруг он показался ему очень тяжелым, вместившим в себя историю целого клана. Старательно начищенный, он сверкал, словно новая монетка. Александер приколол гербовую брошь себе на куртку, уважительно погладил ее и закрыл глаза.
– Отец, изгнанником становится тот, у кого ничего нет. Is mise Alasdair Cailean MacDhòmhnuill[222]. Я – Макдональд из клана Макиайна Абраха! Кровь, которая течет в моих жилах, это кровь повелителей мира! Я – сын Дункана Колла, сына Лиама Дункана, сына Дункана Ога, сына Кайлина Мора, сына Дуннахада Мора! Корни моего рода уходят в глубину веков! Нет, отец, уехав, я не канул в небытие! Я расширил границы нашего клана! Макдональд, как и Кэмпбелл, где бы он ни был – в Шотландии, в Южных колониях или в Канаде, – всегда останется Макдональдом и будет помнить воинский клич, будивший огонь в крови его предков. Стоит мне закрыть глаза, отец, и я возвращаюсь домой…
Александер немного помолчал, потом сделал глубокий вдох, болью отозвавшийся в поврежденной грудной клетке. «Я – Макдональд!» Эти слова, звук собственного голоса укрепили его в уверенности, что он по-прежнему хайлендер, пусть и живет теперь на земле, которая не видела его рождения. Тихо, но уверенно он проговорил:
– Да пребудет мир в вашей душе, отец! Все, что с нами произошло, – это повод для сожалений, не более. Жизнь научила меня одному – ничего не бывает напрасно, у всего есть своя причина. Я ни о чем не сожалею и не оплакиваю того, чему не суждено было сбыться, потому что я сохранил главное – душу!
Со слабым стоном Дункан наклонился вперед и схватил сына за руку. Александер спросил обеспокоенно:
– Отец, может быть, вам нужно отдохнуть? Я могу…
Но старик уже расправил плечи.
– Ничего, уже прошло! Если ты, Господи, решил забрать меня в этот благословенный день, на то твоя воля! Я умру в окружении родных со спокойной душой и буду самым счастливым человеком на земле!
У Александера вдруг стеснилось в груди. Как утопающий за соломинку, он схватился за отцовский тартан, заглянул ему в лицо. Щеки Дункана были мокрыми от слез. Он часто представлял себе их встречу – сердитый взгляд отца, прохладный прием… Но все случилось по-другому. Видеть отца, иметь возможность прикоснуться к его руке – этого хватило, чтобы все страхи рассеялись, а душевные раны, полученные в ранней юности, окончательно закрылись.
– Знаете, отец, в детстве мне так хотелось заслужить ваше уважение! Хотелось стать достойным имени, которое вы мне передали!
Дункан тихо засмеялся.
– Ох и болван же ты, Алас! Тебе не надо было ничего мне доказывать.
– «Право гордиться собой еще надо заслужить!» – так вы мне говорили.
– Право гордиться собой дает храбрость. А она проявляется в бедствиях, а не в счастье. Жизнь дала тебе жестокие уроки, но ты показал себя отличным учеником!
– Не знаю… Думаю, фанфаронства во мне было больше, чем храбрости.
– О, Алас! Можно ли быть таким слепцом? Хотя как могу я упрекать тебя, когда сам таков! Я тоже был слеп… Знаешь, в тот страшный день на Драммоси-Мур, когда я увидел, как ты бежишь к нам с мечом в руке… На лице твоем читалось такое желание драться и победить… Когда я увидел тебя среди летящих пушечных ядер и пуль, среди наших соплеменников, сражающихся с sassannachs… Гром небесный! Как мне тогда хотелось тебя выпороть…
– Знаю! Я это заслужил.
Старик улыбнулся.
– А еще я тобой гордился. Это было не фанфаронство, Александер. Ты был… был как Кухулин на поле битвы! Воинственный дух Макдональдов вел тебя. «И это моя кровь течет в его жилах», – подумал я тогда. Я уже говорил тебе, что из всех моих сыновей, включая Джона, ты больше других похож на моего отца? Я знаю, ты всегда восхищался своим дедом Лиамом… И мне стыдно об этом говорить, но… я даже немного ревновал тебя к нему.
– Отец! Вы ведь знаете, что я всегда искал вашего взгляда, вашего одобрения…