Дина Лампитт - Серебряный лебедь
Джон несколько мгновений виновато смотрел на нее. Елизавета, еще более утвердившись в своей правоте, продолжила:
— И все же, несмотря на мои подозрения, мадам, я, учитывая ваш преклонный возраст, не допускаю о вас дурных мыслей. Но мне кажется, что, будучи женой Джона, я имею право попросить у вас немедленного объяснения вашего присутствия здесь.
Джон и его гостья пристально посмотрели друг на друга. Наконец Джон поднялся и произнес:
— Леди Дервентвотер, разрешите мне представить вам мою супругу Елизавету.
Елизавета слегка склонила голову, а леди Дервентвотер тоже встала и сказала:
— Очень приятно. — Затем она повернулась к Джону: — Ваша жена попросила меня все ей объяснить, мистер Уэстон. Я полагаю, что это должны сделать вы, а не я.
Обе женщины выжидательно смотрели на него. Наконец Джон, как будто приняв для себя какое-то решение, начал:
— Леди Дервентвотер, когда нас прервали, мы собирались кое за что выпить. Я предлагаю тост еще раз.
— Понимаю, — ответила она, прямо посмотрев на него и поднимая свой бокал.
— А вы выпьете с нами, Елизавета?
— Если смогу присоединиться к вашему тосту.
Он налил вина и ей и поднял свой бокал:
— Леди Дервентвотер, Елизавета., я предлагаю выпить за здоровье Его Величества. Пусть жизнь его будет долгой.
Ночная гостья поддержала тост:
— За нашего короля Джеймса III.
Елизавета была потрясена. Ей никогда не пришло бы в голову такое объяснение. Джон стал активным сторонником партии якобитов, а все его тайные гости были ее активистами. И тогда она поняла, почему ей показалась знакомой фамилия дамы. Во время неудавшегося восстания 1715 года, , когда молодой Джеймс Стюарт отправился в Шотландию и попытался отвоевать корону у только что взошедшего на трон Георга I, граф Дервентвотер был его верноподданным. Когда восстание было подавлено, графа отправили на плаху.
— Так-так, — сказала она. — Значит, вы оба за короля Джеймса?
Молча, не поднимая глаз, Джон и его высокопоставленная гостья подошли друг к другу.
— Да, — ответил он с напором, уверенностью и даже почти с угрозой. Елизавета никогда не видела его таким.
— За Джеймса III! — Она подняла бокал и вдруг рассмеялась. — И за то, что я больше не считаю вас развратной женщиной. Простите меня, леди Дервентвотер.
Джон немного странно посмотрел на нее и сказал:
— Да, вы были не правы.
Леди Дервентвотер откашлялась и проговорила:
— Мистер Уэстон, предлагаю отложить наше дело до завтра. Я останусь в Гилфорде и вернусь, как только стемнеет. Сожалею, что не была знакома с вами раньше, миссис Уэстон. И знаете, что я еще вам скажу? Вы не должны опасаться других женщин. Вы сами просто красавица и, я думаю, очень любимы. До свидания.
И она ушла, немного развернувшись боком, чтобы пронести через дверь свою широкую юбку. Джон освещал ей путь, и Елизавета воспользовалась моментом, чтобы проскользнуть обратно к себе в комнату, лечь в постель и задуть свечи. Но ее муж был не из тех, кого испугаешь темнотой, поэтому, предварительно постучавшись, он открыл дверь и вошел в комнату со свечой в руке.
— Ну, теперь вы все знаете, — сказал он.
— Да. Почему же вы мне раньше ничего не говорили?
Он пожал плечами:
— Якобиты действуют в строжайшей тайне.
— Да, но я же ваша жена.
— Правда? — переспросил он. — Неужели правда?
— Вы же знаете, что это так.
— Однажды вы предали меня. А доверие — это цветок, который не так просто вырастить.
— Да? Но ведь и любовь тоже трудно сохранить, когда ее ежедневно топчут ногами.
— Что вы хотите сказать?
— То, что сказала. Если бы вы в то время проявляли ко мне хоть чуточку внимания, то ничего и не произошло бы.
— Теперь это бессмысленно обсуждать. Что было, то было.
— Без сомнения. Но раз уже я нахожусь в этом доме в качестве хотя бы матери девочек или управляющей домашними делами, то сделайте милость, ставьте меня в известность. Я просто извелась за эти месяцы, думая, что вы, живя под одной крышей со мной, приваживаете проституток.
Джон как-то странно посмотрел на жену, и в его глазах загорелся скрытый огонь.
— А почему вас это волновало?
Елизавета села в кровати. Ночная рубашка едва прикрывала ей плечи.
— Если вам действительно интересно, я ревновала.
— Будь все проклято, Елизавета, вы думаете, мне было легко? Я не имел понятия, как вам угодить. Что я мог вам дать? Я не смел даже сказать вам о желании, о страсти, о вожделении — вы были слишком изысканны для этого. — Он перешел на страшный, почти безумный крик: — Господи! Я даже не знаю, люблю я вас или ненавижу. Но знаю точно, что овладею вами сейчас же, хотите вы этого или нет, или вы возненавидите меня на всю жизнь.
В бешеном порыве страсти Джон начал срывать с себя одежду и вскоре уже стоял перед ней почти обнаженный.
— Вы видите, кто я есть на самом деле? Я — мужчина, мужчина, который желает вас, несмотря на то, что вы сделали. Вы не боитесь того, что сейчас с вами произойдет?
— Боюсь, — ответила она. — Не применяйте ко мне силу.
Но она лгала. Елизавета никогда никого не желала больше, чем сейчас Джона Уэстона, и наслаждалась тяжестью его огромного тела и безжалостностью плоти, вошедшей в нее.
— Ты, шлюха, — прорычал он, — теперь я отплачу тебе за все.
Джон понял, что всегда любил ее, желал ее, жаждал овладеть ею силой, но в супружеской постели всю жизнь боялся ее утонченности. Для него были неожиданной наградой ее стоны — она возвращала ему всю его дикую страсть, извиваясь, как змея.
— Елизавета… — простонал он.
Но любовный экстаз был слишком близок, и она не ответила. И никто из них не произнес ни слова, пока оба не выдохнули одним дыханием: «Я люблю тебя!» Впервые в жизни они падали с вершины каскада страсти в озеро чистого наслаждения, тихо разлившееся внизу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Газоны поместья Саттон были освещены тысячами свечей, белый арабский павлин покачивал огромным хвостом на фоне полной луны, музыка и смех наполняли воздух под звездным небом. В Саттоне был праздник.
Стояло лето 1717 года, то самое лето, когда Георг I и его двор прибыли на Темзу и впервые услышали музыкальное журчание воды, то лето, когда Великобритания оказалась под защитой только что подписанного Тройственного Союза, то лето, когда дочери Джона Уэстона исполнилось четырнадцать лет и ее надо было представить во всем блеске редкой красоты, которой ее наградил Бог, перед всем графством и католической общиной.
К Джону, Елизавете, Мелиор Мэри и Сибелле в тот вечер судьба была благосклонна. Великий землевладелец, в чьих жилах текла цыганская кровь, к концу жизни немного успокоенная той страстью, которую дарила ему жена, стоял у Центрального Входа и приветствовал гостей. Елизавета победоносно сияла — ей снова удалось бросить все светское общество — правда, кроме Поупа — к своим ногам. Да и Сибелла, выросшая в ужасающей бедности, теперь жила в роскоши и, кроме того, знала, что самый таинственный мужчина того времени, знаменитый кутила Джозеф Гейдж влюблен в нее.
