Вики Баум - Гранд-отель
После разговора он почувствовал себя намного лучше. Кое-кто из знакомых за глаза говорил, что Прайсинг — подбашмачник, и был недалек от истины.
В то время как Прайсинг, заказав еще один телефонный разговор, вел переговоры со своим банком — довольно возбужденно, потому что речь шла о списании сорока тысяч марок на безрассудно большой, просто безумный расход, который он на свой страх и риск поручил сделать Ротенбургеру, — все эти малоприятные десять минут, которые генеральный директор провел в телефонной кабине номер четыре, бухгалтер Крингеляйн спускался по лестницам, при каждом шаге наслаждаясь мягкостью малиновой ковровой дорожки, по которой его ботинки ступали в высшей степени аристократично. Наконец Крингеляйн подошел к стойке портье. В петлице у него снова красовался цветок, тот же самый, что и вчера вечером, — на ночь Крингеляйн поставил его в стаканчик для зубной щетки, и цветок неплохо сохранился — белая гвоздика с пряным ароматом, который Крингеляйн считал неотъемлемым признаком утонченной элегантности.
— Господин, о коем вы вчера справлялись, приехал, — доложил портье.
— Какой господин? — удивился Крингеляйн. Портье заглянул в канцелярские книги.
— Господин Прайсинг. Генеральный директор фирмы «Саксония», — сказал портье и с любопытством поглядел на маленькое остроскулое лицо бухгалтера. Крингеляйн вздохнул так глубоко, что едва не застонал в голос.
— Да, да. Хорошо. Понятно. Спасибо. А где он? — Щеки у него побледнели.
— Вероятно, в ресторане, завтракает.
Крингеляйн отошел от стойки и с усилием расправил плечи. От напряжения спину у него заломило. «Добрый день, господин Прайсинг, — думал он. — Хорош ли завтрак? Да, я тоже живу здесь, в Гранд-отеле. Представьте себе, и я. Может быть, вам это не нравится? Может быть, таким, как я, запрещается здесь жить? Ха-ха! Мы тоже имеем право жить так, как нам нравится… Ах, почему я боюсь Прайсинга? — тут же подумал он. — Он не может сделать мне ничего плохого. Я же скоро умру, мне никто не сделает ничего плохого». И снова у него появилось это диковинное чувство свободы, как тогда, в малиннике над рекой. Надувшись от храбрости, Крингеляйн смело вошел в ресторан, теперь он уже сносно ориентировался в импозантных интерьерах отеля. Он искал Прайсинга. Он хотел с ним поговорить — вот чего он хотел. У него был свой счет к Прайсингу. Именно это привело его сюда, в берлинский Гранд-отель. «Здравствуйте, господин Прайсинг», — скажет он…
Но в ресторане Прайсинга не оказалось. Крингеляйн прошел по коридору, заглянул в машинописное бюро, в читальню, попутно обследовал газетный киоск и осмелел настолько, что спросил у боя, не знает ли тот, где сейчас господин Прайсинг. Безрезультатно. Крингеляйна охватила форменная горячка, его переполняли слова, которые он непременно должен был высказать Прайсингу. Но вот он очутился на пороге помещения, где прежде не бывал.
— Извините великодушно, вы не знакомы с господином Прайсингом из Федерсдорфа? — спросил он телефониста. Телефонист молча кивнул — ответить иначе он не мог, потому что держал в зубах десяток штекеров, — и показал большим пальцем куда-то себе за спину. Крингеляйн жарко вспыхнул, тут же побледнел. Потому что в эту минуту из четвертой кабины вышел о чем-то задумавшийся Прайсинг.
И здесь произошло следующее. Крингеляйн съежился, его спинной хребет как бы надломился, голова втянулась в плечи, горделиво выпяченная грудь вдруг опала, носки ботинок повернулись внутрь, воротник рубашки взъехал на затылок, колени подогнулись, и на брюках образовались поперечные складки. За одну секунду представительный, богатый господин Крингеляйн превратился в жалкого маленького бухгалтера, в подчиненное существо, которое, казалось, начисто забыло, что через несколько недель его жизнь будет кончена, а значит, у него есть огромное преимущество перед Прайсингом, которому еще долгие годы придется молча проглатывать величайшие обиды. Бухгалтер Крингеляйн отошел в сторону и буквально прилип к стене телефонной кабины номер два, вытянулся по стойке смирно и, совсем как на службе, склонив голову, прошептал:
— Доброе утро, господин генеральный директор…
— Здравствуйте, — на ходу бросил Прайсинг, даже не взглянув на Крингеляйна. Тот еще с минуту простоял точно пригвожденный к стене, сглатывая горькую слюну, ощущая стыд. И боли внезапно вернулись, тянущие боли в наполовину ампутированном больном желудке Морибундуса. Этот орган помимо воли Крингеляйна тайно вырабатывал и вырабатывал яд медленной смерти.
Тем временем Прайсинг прошел в холл, где его уже ждал прославленный юрист, доктор права Цинновиц.
Почти два часа юрист Цинновиц и директор Прайсинг просидели над разложенными на столе документами в тихом уголке зимнего сада, который до самого обеда оставался довольно безлюдным. Директорский портфель был опорожнен, из него извлекли все содержимое, зато пепельница, наоборот, пополнялась все новыми окурками. Руки у Прайсинга повлажнели, как всегда во время трудных деловых разговоров. Доктор Цинновиц, маленький пожилой человечек с лицом китайского фокусника, наконец откашлялся, словно собрался произнести речь в суде, назидательно положил ладонь на кипу бумаг и заговорил:
— Дорогой мой, подведем итоги. На завтрашнее совещание вы придете с порядочной суммой в дебете. Курс наших акций упал, дела плохи, — юрист ткнул пальцем в короткую заметку «Берлинер цайтунг», которую им принес бой. В газете сообщалось, что курс акций «Саксонии» упал еще на семь пунктов. — Дела с акциями плохи. Психологический момент, если позволите так выразиться, для этой важной встречи выбран крайне неудачно. Вы и сами знаете: если представители Хемница завтра скажут «нет», считайте, что объединение фирм сорвалось. Завязать отношения снова вам не удастся. И вполне может быть, что при нынешней ситуации они вам скажут «нет». Я не утверждаю этого стопроцентно, но это возможно, и более того — вероятно.
Прайсинг слушал нетерпеливо, нервничал. Его сбивали с толку правильные обороты речи юриста. Цинновиц всегда говорил так, будто выступал на заседании правления фирмы, даже если был один на один с собеседником. Когда он упирался костяшками пальцев в столешницу, легкий плетеный столик в зимнем саду мгновенно превращался в покрытый зеленым сукном торжественный стол конференц-зала.
— Что же делать? Дать отбой?
— Ни в коем случае. Это произвело бы наихудшее впечатление, — возразил Цинновиц. — К тому же еще не известно, выиграете вы или проиграете, если отложите переговоры на более поздний срок. Отложив переговоры, вы можете упустить последние еще имеющиеся шансы.
