Селеста Брэдли - Невеста скандального шпиона
Она надула его. И очень аккуратно это сделала. Натаниэль мог только смотреть на нее с открытым ртом. В этот раз он не смог удержаться. Он рассмеялся, одним хриплым, похожим на лай смешком.
Теперь была очередь Виллы уставиться на него.
Она показала на него пальцем.
— Ты засмеялся. Я слышала. Не отрицай это.
Натаниэль нахмурился, глядя на нее:
— И сейчас ты очень довольна собой, не так ли?
— Конечно, — выражение ее лица было самодовольным. — Если бы у меня были бумага и чернила, я бы записала это событие для истории. Этот день когда-нибудь объявят праздником, я не сомневаюсь.
— Продолжай в том же духе, Вилла, и когда наступит утро, ты обнаружишь паука под своими простынями.
— Я люблю пауков, — непоколебимо заявила она, но затем сморщила нос, — хотя я предпочитаю, чтобы они оставались за дверью. Ты не сделаешь этого, не так ли? Неужели ты был одним из этих ужасных мальчишек, злобных и проказливых?
— Боюсь, во мне не было ничего столь интересного. Я был угрюмым и трудным мальчиком, завидующим вниманию моего отца и к тому же избалованным.
Она долго изучала его.
— Кого твой отец любил больше чем тебя? Твоего брата?
— У меня нет брата. Только мальчик-найденыш, которого мой отец обучал и поддерживал. Бедный, голодный мальчик с улицы — и я ревновал к нему. Можешь себе представить? — Он фыркнул. — Я же сказал тебе, что я был злобным.
Вилла улыбнулась.
— Я могу это понять. Думаю, мне не должно было бы нравиться делить любовь моих родителей с незнакомцем. Как звали этого мальчика? Если мне придется ненавидеть его за тебя, тогда я надеюсь, что у него по-настоящему отвратительное имя. Персиваль? Мортимер?
— Я не ненавижу его. — Натаниэль отвернулся. — И его зовут Саймон.
Саймон, который спас пятилетнего Натаниэля от похитителей и был вознагражден образованием и уважением Рэндольфа, отчима Натаниэля.
Саймон стал сыном, которого Натаниэль всегда хотел. Саймон не мог быть использован, как орудие, в разворачивающемся сражении, в которое превратился брак Рэндольфа и матери Натаниэля. Саймон, наследник, которому не был пожалован никакой титул, и никакого поместья, чтобы учиться ответственности, у которого не было ни семьи, ни связей — Саймон был идеальным выбором для продолжения дела Рэндольфа.
Даже Натаниэль мог понять это. Натаниэль-мужчина, во всяком случае. Натаниэль-мальчик так старался завоевать любовь и уважение своего отчима, заставить его забыть, что Натаниэль в действительности не его сын, забыть о том, что у него нет собственного отца…
Резко он пустил Бланта в галоп, подальше от Виллы. Она опять сделала это. Это было опасно. И нежелательно.
Вилла смотрела, как он скачет прочь, оплакивая простой дружеский момент между ними, который так быстро прошел. Узнавать Натаниэля Стоунвелла было все равно, что смотреть через щель в каменной стене. Только проблески, очаровательные, ведущие к цели намеки, которые были такими краткими. Почему он не может просто поговорить с ней? Его скрытность без сомнения сведет ее с ума, так же, как и разочарованное любопытство.
Тем не менее, если он хотел предложить ей молчаливое обращение, тогда он должен ожидать, что получит в ответ не молчаливое. Возможно, час или два следует посвятить преимуществам хорошего общения? Тогда она расскажет ему о каждом отдельном жителе Дерритона.
И об их собаках.
Вилла со счастливым видом устроилась в седле и приготовилась к долгой болтовне. Натаниэлю придется пожалеть, что он не умер.
— Пожалуйста, Боже, убей меня немедленно, — попросил Натаниэль почти беззвучно.
Если бы Наполеон располагал Виллой в Европе, то Бонапарт сидел бы сейчас на британском троне. Она была непреклонной, жестокой и несгибаемой.
В течение нескольких часов она потчевала Натаниэля историями о деревенской жизни, начиная с перечисления тех, кто лучше всех рыгал, в порядке наибольшей важности, и до разделения сельских детей по степеням раздражения кожи от подгузников.
В течение последнего часа Натаниэль мечтал о смерти или глухоте, что бы ни поразило его в первую очередь.
— Теперь, — говорила она в настоящий момент. — Единственный человек в Дерритоне, когда-либо потерявший палец, это старый мистер Малкольм Беддлеби, который никогда не пользовался ночным горшком. Он утверждал, что они негигиеничные. Летом или зимой, днем или ночью, мистер Беддлеби всегда пробирался на двор. Одной январской ночью, после обильного ужина из тушеной баранины с черносливом, мистер Беддлеби обнаружил, что у него…
Они достигли вершины пологого холма и увидели впереди деревню.
— Мы остановимся там на ночь! — в отчаянии прервал ее Натаниэль.
Гостиница оказалось большой и комфортабельной. Натаниэль решил снять самую большую комнату, какая там была. Возможно, пространства будет достаточно, чтобы рассеять сексуальное гудение, которое начинается внутри него всякий раз, когда они оказываются слишком близко. В данный момент, он не остался бы с ней один на один даже в сарае.
Но нет, при этой мысли он представил себя лежащим с ней на постели из душистого сена, расстегивающим ту ночную рубашку, и при этом он совершенно проснувшийся, полностью возбужденный, полностью…
Блант заржал и нетерпеливо затряс уздечкой, очевидно устав ждать, когда его отведут к корыту с водой. Вилла уже была впереди него, стоя со своей кобылой возле корыта и тайком поглаживала ее по крупу.
Он не мог удержаться от мимолетного смеха, наклоняясь к крепкой шее Бланта. Он была такой искренней, и в то же время имела острый ум. Сказать по правде, он находил эту комбинацию интеллекта и естественной прямоты просто потрясающей. Она ничем не походила на других женщин, которых он когда-либо встречал.
Конечно, он знал нескольких замечательных леди. Они, к великому сожалению, были замужем за его друзьями. Кроме этих нескольких дам, ни одна женщина в Англии в настоящее время не потрудилась бы даже плюнуть на него, если бы он горел.
Так что возможно это просто недостаток женского общества сделал так, что Вилла кажется какой-то особенной. В конце концов, ее нельзя было назвать красивой в полном смысле этого слова — а он всегда предпочитал красивых женщин — хотя она обладала большой долей врожденной привлекательности. И чертовски хорошей фигурой. Фигурой мечты, или, по крайней мере, фигурой его мечты.
Он безжалостно заставил свои мысли свернуть с этого пути.
Она, конечно, была почти сумасшедшей. Проживание в деревне без сомнения заставило ее сойти с ума, потому что она болтала столько же, как три вместе взятые женщины, не обращая внимания на то, слушал он ее или нет.
