Мэри Белоу - Танцуя с Кларой
— Кроме того, — прошептал он ей на ухо на первой остановке, после того как отослал слугу, — это дает мне предлог быть ближе к вам на людях, Клара. Большинство мужчин не посмеют прикоснуться в подобном месте ни к чему, кроме кончиков пальцев или локтя леди, даже если они женаты на ней.
Обняв его за шею, она посмотрела на него и рассмеялась.
— Какие глупости вы иногда говорите, Фредди, — сказала она. — Вы когда-нибудь бываете серьезным?
— Иногда, — ответил он, глядя ей глаза тем пристальным взглядом, от которого, как он знал, обычно женщины таяли. — Особенно, когда я занимаюсь делами, которые не требуют слов.
В ее глазах появилось понимание, и она залилась румянцем от смущения.
— Опустите меня, — сказала она. — Вы стоите перед этим стулом уже целых две минуты, Фредди. Опустите меня.
Он тихо засмеялся, подержав ее на руках еще несколько мгновений, прежде чем посадить на стул, повернулся к хозяину трактира и заказал чай.
Глава 6
Она с удовольствием наблюдала, как изменялось его лицо по мере их приближения к Эбури-Корту. Мимо пробегали лужайки с редкими деревьями, протянувшиеся на три мили по обеим сторонам извилистой дороги. Ей всегда казалось, что возможность проехать эти три мили верхом, чувствуя под собой силу и скорость лошади и ощущая бьющий в лицо ветер, и была настоящим счастьем и настоящей свободой. Она никогда не ездила верхом.
И она с удовольствием наблюдала за его реакцией на дом с его классической симметрией, портиком с колоннами и мраморной лестницей. Она была рада, что у ее отца был хороший вкус и что он не использовал свое богатство для пошлого хвастовства. Хотя дом построили недавно, он был красивым и величественным.
— Почему-то, — сказал Фредерик, — я представлял себе небольшой особняк, расположенный на нескольких акрах земли. Он великолепен, Клара.
— Я люблю его так, что не передать словами, — сказала она. — После всех этих лет в Индии Эбури-Корт был для меня воплощением Англии. Я часто сидела у окна, восхищаясь зеленой травой и деревьями, и всегда чувствовала эгоистическую радость, что у папы не было сыновей и что все это перейдет ко мне. Хотя, должна признаться, у этого была своя цена. Мне бы хотелось расти вместе с братьями и сестрами.
Фредди пронес ее на руках вверх по мраморным ступенькам в большой холл, и, поскольку она хотела быть рядом с ним во время встречи с ее слугами, ей в большой спешке — и со смехом! — принесли кресло-каталку. Она хотела быть тем человеком, который покажет ему парадную гостиную с ее позолоченными фризами[7] и сводчатым потолком, расписанным мифологическими сюжетами. Она хотела показать ему столовую для официальных обедов и комнаты для приемов. Она так редко видела их сама. Большую часть своей жизни она провела этажом выше, в гостиных, или в своих собственных комнатах еще выше. Хотела бы она идти рядом с ним, опираясь на его руку.
Устав с дороги, они провели внизу немного времени, но ей было приятно, что он высоко оценил свой новый дом. Это очень много значило для нее.
— Если погода продержится, мы выйдем завтра из дома, — сказал он, когда они сидели в гостиной и пили чай, — и вы, любовь моя, сможете показать мне парк более обстоятельно.
Она тихо рассмеялась, но, когда заговорила, ее голос был полон сожаления:
— Я могу показать вам только то, что можно увидеть с террасы, Фредди, — сказала она. — Я не могу ходить, как вы помните.
— Тогда мы возьмем открытый экипаж, — сказал он, — и посмотрим то, что можно увидеть с дорожек.
— У нас здесь нет открытого экипажа, — сказала она. — Папа очень боялся, что я могу простудиться.
Он изумленно посмотрел на нее.
— Даже летом? — спросил он.
— После Индии погода здесь всегда казалась такой прохладной, — сказала она. — Его ужасала мысль о том, что я снова могу заболеть. Иногда я уговаривала папу разрешить Гарриет покатать мое кресло вдоль террасы, но только в том случае, если погода была теплой и не было даже намека на ветерок. И только если на моих коленях было одеяло, а на плечах — шаль.
Он еще несколько мгновений молча продолжал смотреть на нее.
— Жизнь, должно быть, казалась вам невыносимо однообразной, — сказал он. — Вы никогда не бунтовали?
Только проливая в одиночестве горячие слезы.
— Я любила отца, — сказала она, — и уважала его решение. В конюшне есть лошади, Фредди. Вы можете завтра съездить и посмотреть все сами. А потом, когда вернетесь, расскажете мне, если захотите. Я страстный слушатель.
— А в конюшне есть дамские седла? — спросил он.
— Да, — ответила она. — Гарриет иногда ездит верхом, и время от времени у нас гостят дамы.
— Тогда вы тоже завтра поедете, — сказал он. — Должна же у вас найтись лошадь или две, достаточно сильные, чтобы выдержать нас двоих. Вы почти ничего не весите. Я посажу вас в дамское седло и поеду позади вас. Вы увидите землю, которую так нежно любите.
— Фредди, — она посмотрела на него в изумлении и рассмеялась. И все же при мысли об этом безумном, невероятном плане она испытала неожиданно сильное искушение. — Я не могу ехать верхом на лошади. Я упаду. Это безумная идея.
— Вам следует поговорить с моими кузенами, — сказал он. — У меня никогда не было недостатка в безумных идеях, и большинство из них я осуществил. — Он ухмыльнулся: — Вы трусишка, Клара? Вы боитесь даже попробовать? Вы же знаете, я не позволю вам упасть. Даю вам слово.
Она боялась. Она была в ужасе. Ее сердце бешено стучало от страха — и от волнения. Конечно же, это было невозможно. Это было просто невообразимо. Ее отец никогда не позволял ей ездить даже в открытом экипаже. Но глаза Фредди улыбались и бросали ей вызов.
— Вероятно, пойдет дождь, — сказала она.
Он рассмеялся.
— Но если дождя не будет, вы поедете? — спросил он.
У нее не было амазонки.
— Мне нечего надеть — сказала она.
— Дорожное платье вполне подойдет, — сказал он. — Вы можете придумывать оправдания до конца вечера, любовь моя, но я найду ответ на каждое из них. Я очень находчив.
Почему он был так настойчив? И, если уж на то пошло, почему он вообще подумал об этом? Разве ему не понравилась бы мысль провести несколько часов без нее, катаясь в одиночестве? Она не ожидала, что он будет проводить с нею много времени даже в течение этой недели, которая была их медовым месяцем. Даже ее отец, который, как ей иногда ей казалось, любил ее больше собственной жизни, не проводил с нею так много времени. Слишком скучно долгие часы проводить с калекой. Часто она чувствовала жалость к Гарриет и специально придумывала для нее поручения.
