Моника Бернс - Страсть куртизанки
Уиком сузил глаза, глядя на Гаррика.
— Ошибаешься, мой мальчик. Я нахожу оперу весьма подходящим местом, особенно в компании с женщиной, такой прелестной, как леди Этвуд. Хотя для меня остается загадкой, что заставило ее прийти сюда именно с тобой. — Уиком с улыбкой кивнул в сторону Рут.
Если бы это был другой человек, Гаррик принял бы его замечание за попытку добродушного соперничества. Но это был Уиком, и в его устах эти слова звучали как намеренное оскорбление. Мало кто мог разозлить его до потери контроля над собой, но этот сукин сын был на такое способен. Они давно испытывали недоброжелательные чувства друг к другу, и в обществе знали это. И сейчас попытка графа очаровать Рут еще больше углубила антипатию Гаррика к этому человеку. Внезапно ему захотелось снова поколотить его, как несколько лет назад в колледже. Он холодно смотрел на своего противника; все мышцы его напряглись.
— Почему бы тебе не поискать другое место для развлечения, Уиком?
— Может быть, мы предоставим леди выбрать, чью компанию она предпочитает, твою или мою, Стрэтфилд? — Граф с самоуверенным выражением лица взглянул на Рут. — Дорогая леди Этвуд. Могу я иметь удовольствие навестить вас завтра утром?
— Боюсь я... я...
— Леди Этвуд уже дала согласие поехать со мной завтра за город, Уиком.
— Тогда послезавтра?
Граф настойчиво взял Рут за руку и самонадеянно взглянул на нее. Высокомерие Уикома привело в ярость Гаррика. Этот ублюдок домогался Рут только потому, что она была с ним.
— Леди будет занята все ближайшее время, Уиком, — бросил он сквозь стиснутые зубы.
— Похоже, ты слишком самоуверен в отношении ее, Стрэтфилд.
— Леди Этвуд достаточно умная женщина. Даже если она не будет занята, я не сомневаюсь, что Бог наградил ее здравым смыслом не принимать ухаживания такого фигляра, как ты.
Гаррик тотчас пожалел, что потерял выдержку. Несмотря на то что он говорил все это вполголоса, он вдруг почувствовал, что за ними с любопытством наблюдают. «Проклятие. К утру в обществе распространятся сплетни». Лицо Уикома потемнело от гнева. Видимо, граф не сознавал, что обстановка накаляется, или его не беспокоило это.
— Если бы эта женщина была достаточно умна, она поняла бы, что ты используешь ее, чтобы создать впечатление в обществе, будто бы являешься дамским угодником, хотя мы оба знаем, что это далеко не так, — сказал Уиком с презрительной усмешкой.
Гаррик едва расслышал, как Рут потрясенно охнула. Его охватила бешеная ярость от такого оскорбления и скрытого намека Уикома. Этот негодяй не назвал его открыто гомосексуалистом, однако посеял сомнения и сделал это так, что его могли слышать находившиеся неподалеку люди. К тому же он оскорбил Рут. Гаррик решительно шагнул к графу, который весь напрягся. На лице его отразился испуг.
— Извинись, Уиком, иначе я заставлю тебя пожалеть о своих словах, — сказал Гаррик таким убийственным тоном, что граф побледнел. Несмотря на явный страх, Уиком все еще колебался, и Гаррик яростно прорычал: — Немедленно.
Граф повернулся к Рут и поклонился.
— Примите мои извинения, миледи. Я вовсе не желал обидеть вас.
Затем, вызывающе взглянув на Гаррика, граф повернулся и зашагал прочь, ничуть не сожалея о сделанном публично косвенном намеке. Гаррик наблюдал за ним с холодной яростью, какую не испытывал с того дня, когда обнаружил угрозу Мэри со стороны Тремейна. Ему хотелось убить Уикома. Этот подлец не извинился перед ним за свой непристойный намек, и любопытство на лицах людей, наблюдавших за этой перебранкой, еще больше разозлило его. Он крепко сжал локоть Рут, заметив знакомого завсегдатая клуба. Мужчина кивком приветствовал его, но эта явная поддержка не ослабила его гнева.
— Идем, — отрывисто сказал он.
Рут не стала возражать и зашагала рядом с ним к небольшой карете. Когда они подошли к экипажу, Гаррик помог Рут забраться внутрь и затем присоединился к ней. Несколько секунд спустя карета двинулась по загруженной после спектакля улице.
Слова Уикома продолжали предательски крутиться в голове Гаррика: тот заявил, что он просто использует Рут в своих целях.
В этих словах была определенная доля истины, и это заставляло Гаррика испытывать чувство вины. Не в его правилах использовать кого-то так, как он намеревался использовать Рут. И после злонамеренного намека Уикома он сознавал, что его появление с леди Этвуд в этот вечер в театре еще долгое время не сможет опровергнуть слова графа. Этот факт не давал Гаррику покоя. Он удивленно вздрогнул, когда Рут наклонилась вперед и с озабоченным выражением лица слегка коснулась его колена.
— Граф отвратительный человек. Делать такие непристойные намеки публично — ужасно. — В ее голосе звучали утешающие нотки, но это не способствовало успокоению Гаррика. Мысль о том, что она могла поверить Уикому, усиливала его негодование.
— Вы верите ему? — глухо спросил он.
— Что? — воскликнула она и отшатнулась от него. — Конечно, нет.
— Почему же? — спросил Гаррик агрессивным тоном. Он пристально посмотрел на нее и заметил, что щеки ее порозовели; она отвела свой взгляд. — Скажите, почему вы не верите ему.
Он наклонился вперед, и она снова взглянула на него. Ее щеки покраснели еще больше, и это было заметно даже в полумраке кареты, когда они встретились взглядами. Он протянул руку и коснулся пульсирующей жилки на ее шее, не отрывая от нее глаз.
— Скажите.
— Потому что я чувствую, когда мужчина желает меня, — прошептала она. — А вы явно хотите меня.
Ее ответ был откровенным, без какого-либо намека на соблазнение. При этом голос Рут слегка дрожал от волнения. Ее слова возбудили его. Она была права. Он страстно желал ее. В глубине сознания прозвучали тревожные сигналы, но он быстро заглушил их, испытывая настоятельную потребность прикоснуться к ней. Ему хотелось доказать ей, что он не такой, как утверждал Уиком. Его рука обвила ее шею, и он притянул Рут к себе.
Она тихо вскрикнула, но не оказала сопротивления. Его губы соприкоснулись с ее губами, и он ощутил оставшийся легкий привкус лимонада, который она пила в театре. От этого сладость ее губ оказалась еще более искушающей, чем он ожидал. Мгновение спустя его язык проник в горячую влажность ее рта.
Она, как опытная женщина, умело отвечала на его ласку, но при этом в ее поцелуе чувствовалась страсть, которая возбуждала его. Это не был поцелуй куртизанки. В нем ощущалось истинное желание. Она хотела его. Об этом свидетельствовало каждое движение ее языка, встречавшегося с его языком, отчего он жаждал большего. Внезапно ее поцелуй изменился. Ее губы стали требовательными и дразнящими, чего он никогда прежде не испытывал.
