Маргарет Барнс - Торжество на час
— Это тот поэт, которым все восхищаются, не так ли? И, конечно, влюблен в вас?
С любым другим поклонником Анна бы сделала сейчас все возможное, чтобы раздуть пламя ревности. Но с этим бесхитростным северянином из глубинки все было не так. Она с удивлением обнаружила, что отвечает честно и прямо:
— Наверное, да, так как он однажды уже делал мне предложение, — сказала она.
— Так почему же вы не согласились, ведь он так знаменит? — спросил Перси напрямик.
— Потому что мой отец не позволил.
— И вы очень переживали?
— Нет. Я всегда любила Томаса Уайетта, но… больше как друга. Его просто нельзя не любить.
Лицо Перси просветлело.
— Тогда, надо полагать, он меня за это не убьет.
— Я просто представить не могу, чтобы Томас был способен на такой дикий поступок.
Видя, как Перси покраснел, Анна поняла, что задела его за живое.
— Да и не смог бы, — добавила она, оценивающе глядя на его мускулистую фигуру.
— Тогда все решено, — ответил он, перекатываясь со спины на живот, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. — Я купил для вас лошадь, — произнес он как бы между прочим.
Анна не могла поверить своим ушам.
— Вы купили мне лошадь? Да вы меня всего один раз видели! Даже имени не знали! — изумилась она.
Но, конечно же, Хэл Норрис говорил, что Нортамберленды очень богаты. Может, для них подарить девушке лошадь — это все равно, что ленту или чепчик.
Перси улыбнулся, глядя на ее радость, сам довольный от того, что угодил ей.
— Она чалой масти с белой звездой на лбу. И очень спокойная.
Анна вскочила от радостного возбуждения.
— Сколько я здесь служу, у меня еще не было своей лошади! Фрейлинам разрешается держать только спаниелей. А можно мне увидеть ее?
— Я этого и хотел бы. Тогда можно будет уйти отсюда, от всего этого шума. Мой конюх водит ее вокруг конюшни.
Это означало несколько драгоценных минут наедине. По дороге они разговаривали.
Лошадь была с блестящей как шелк шерстью; когда Анна гладила ее, она тыкалась носом в ее ласкающую руку. Анна была в восторге.
— Как это мило с вашей стороны! Эта лошадь как раз мне по росту. Но не стоило заботиться о том, чтобы она была спокойной. Я ездила на охоту с моим братом с малых лет.
Он посмотрел на нее с одобрением, так как гораздо больше ценил в женщине умелую наездницу, чем изнеженное поэтическое существо.
— Я был бы очень огорчен, если бы она причинила вам вред, — тихо ответил он.
— Я назову ее Бон Ами[8], — сказала Анна.
— У вас есть где держать ее?
Они окинули взглядом стойла. Анна знала, что только дочерям лордов позволено держать своих собственных лошадей. Но ничто на свете не заставило бы ее отказаться от этого чудесного подарка.
— Мой отец в отъезде, — сказала она, благодаря судьбу за то, что тот был во Франции. — Но я уверена, что мой брат что-нибудь придумает. Поставьте ее пока в пустое стойло для коня сэра Томаса Болейна, а завтра я поеду на ней.
Звон колокола заставил ее вернуться к прежним заботам.
— В часовне звонят, — сказала она. — Я должна спешить, чтобы сопровождать Ее Величество на церковную службу.
— Ну а завтра вы уж постараетесь, чтобы кто-нибудь другой составил ей компанию в ее душном экипаже? — спросил он настойчиво.
— Бедная Маргарэт! И бедный Томас! — смеялась Анна по дороге во дворец.
Но что оставалось делать девушке, когда настойчивый кавалер не только уговаривал ее ехать с ним, но и предоставил лошадь?
Так что это Маргарэт пришлось на следующий день пылиться в карете, готовя королеве холодные компрессы, тогда как Анна ехала верхом со своим новым поклонником, наслаждаясь ласковым утренним солнцем.
«При случае я обязательно отблагодарю Маргарэт», — пообещала сама себе Анна.
Сентябрьский день был сказочно прекрасен: сквозь небольшие облачка тумана, поднимавшиеся над живыми изгородями, виднелась Темза, спокойно несущая свои воды сквозь бесконечные луга. Осень уже позолотила верхушки дубов. И лишь напуганные лебеди неистово били крыльями по воде, нарушая идиллию этого волшебного утра.
«Только одному Богу известно, сколько таких счастливых дней мне еще осталось», — с грустью думала Анна.
Бон Ами уверенно бежала по мягкой земле заливных лугов. К тому времени, когда очертания Лондона скрылись из виду, Анна и Перси уже достаточно отстали от королевского кортежа. Они ехали вдвоем, рассказывая друг другу свои сокровенные маленькие тайны, изучая друг друга и тем самым закладывая основы для своей любви. Они были полностью поглощены этим занятием до самого прибытия в Хэмптон.
Генрих Тюдор с неохотой остановил свою лошадь. Рассет, так ее звали, стряхнула с себя назойливых мух и зашла остудить копыта в чистую прозрачную воду, в зеркале которой отражался замок такой красоты, что лучше трудно было себе представить.
Крепостной ров и стены были данью прошлому воинственному веку. А за ними царил мир и покой. Скученные башенки и бельведеры, возвышавшиеся на первый взгляд в хаотическом беспорядке, поражали своей внутренней гармонией. Замок удивлял величественной простотой. Как сверкающий драгоценный камень в оправе зеленых садов, простирающихся до самых ворот.
— Никогда не видел ничего лучше! — воскликнул Генрих, перекрывая восторженные голоса окружавшей его свиты.
Его радостное восхищение превзошло все ожидания самодовольного Уолси. А когда король, направляя свою лошадь по подъемному мосту, в задумчивости добавил, что дворец до того велик, что мог бы служить летней резиденцией, то такое неожиданно высокое одобрение не могло не вызвать у состоятельного прелата чувства едва заметной неловкости.
Попав во внутренний двор, Генрих был просто сражен увиденной красотой: огромный зал, часовня, хозяйственные постройки, рыбные пруды, — он настаивал на том, чтобы осмотреть все. Пока королева отдыхала, его сопровождала сестра Мэри, только подогревавшая энтузиазм Тюдора своим собственным темпераментом. И к тому времени, когда грузный кардинал показал им, наконец, свой кабинет, он уже был полностью обессилен и сожалел, что поступил так опрометчиво. А Генрих ощупывал со знанием дела роскошную обивку стен, долго стоял перед выложенным из камня камином, где была выгравирована кардинальская шапочка.
— Я бы и сам мог здесь работать, — произнес он с завистью.
Тут уж Уолси было поздно жалеть, что он так глупо выставил напоказ свое богатство, или вспоминать с дурным предчувствием историю Наботского виноградника. К тому же думать в тот день больше не пришлось.
Был пир с редкими винами и развлечениями, он превосходил торжества в самом Виндзоре. Уолси оказался на удивление гостеприимным. А Томас Кромвель, его простоватый неутомимый секретарь, снующий туда-сюда, чтоб ублажить высоких гостей, служил отличным контрастом для своего любезного барственного хозяина.
