Джоанна Линдсей - Будь моей
— Откладывать свадьбу? — Ее улыбка стала еще шире. — А как ты думаешь? Кроме того, будет только справедливо, если он узнает, что ему сулит жизнь со мной.
— Александра, я настаиваю на том, чтобы ты вела себя прилично…
— Ты уже добился от меня одного обещания и будь доволен.
Барон пал духом, лицо его раскраснелось.
— Но ты же сказала, что попробуешь полюбить его?
— Ну, конечно, конечно! У меня для этого будет уйма времени. Однако нынче вечером тебе придется самому занимать нашего гостя: у меня много дел — я должна уложить вещи и уверена, что мне понадобится целая повозка для моих сундуков.
— Черт возьми, поедешь налегке, как ездишь всегда. Я не хочу, чтобы из-за твоего упрямства вы попали в буран. Остальные вещи я отправлю сразу же, как только…
— Приготовь две повозки, — бросила Александра, направляясь к дверям.
Она спокойно закрыла за собой дверь, хотя с радостью хлопнула бы ею, швырнула что-нибудь, закричала… но это было бессмысленно, ведь она уже проиграла эту схватку, по крайней мере со своим отцом. Алин по-прежнему чувствовала себя оскорбленной и преданной и сомневалась, что когда-нибудь сможет простить отца.
Подумать только, а ведь утром она проснулась, считая, что ей предстоит обычный день. И вот весь ее мир перевернут с ног на голову, и Алин понимала, что будет непросто вернуть его в нужное положение.
Но она это сделает. Конечно, известие, что свадьба не отменена, было для нее ударом, но все же она не чувствовала себя побежденной и надеялась, что переговоры с кардинцем пройдут более удачно. Все еще горевший в ней гнев уже был направлен не только на отца. Теперь ее ярость обратилась и на этого херувимоподобного щеголя. Как он смеет жениться на ней после всего, что она ему сказала? И как он смел так тянуть со своим приездом? Ведь теперь ей придется собираться в такой спешке!
Сжав кулаки, Алин поднялась по лестнице и постучала в дверь комнаты для гостей, где, как она полагала, был сейчас граф. В конце коридора маячили неясные фигуры горничных с верхнего этажа, но Алин не придала этому значение, ибо еще не была знакома со свойством своего жениха оказывать на женщин такое же действие, как пламя на бабочек. Лично она предпочла бы самое тяжкое испытание необходимости снова иметь с ним дело.
Однако насчет комнаты она не ошиблась. Дверь распахнулась, и перед ней возник граф Петровский без камзола и сапог в распахнутой белой рубашке, торчащей из брюк. Его грудь и живот были обнажены, и Алин не могла оторвать глаз от обнаженного тела, но взгляд ее не опустился ниже его груди, слабо опушенной волосами, столь светлыми, что они были едва заметны. Действительно, он был весь золотистый, как лев, и, подобно льву, хищен и очень, очень опасен. Алин инстинктивно чувствовала это.
— А вот и наша маленькая проказница!
Его тон был снисходителен и полон презрения. Нетрудно догадаться почему: Алин все еще была в своей рабочей одежде, она сняла только шапку и плащ — и даже не позаботилась поправить прическу, вернувшись с верховой прогулки. Тщательно уложенные с утра волосы теперь растрепались, и многочисленные шелковистые пряди струились по ее спине и плечам. В доме привыкли к такому ее виду — Алин обращала мало внимания на свою внешность — но гости замечали все.
Девушка посмотрела графу в лицо и вздрогнула, заметив его улыбку. И что за улыбку! Ей показалось, что внутри у нее что-то оборвалось, и это ощущение было настолько забавным, что ей захотелось хихикнуть. Александра никогда не хихикала и никогда не теряла дара речи, но уже второй раз за сегодняшний день не находила слов.
Невероятно, но за эти несколько часов она успела забыть, как он выглядит. Красота графа ослепляла, и трудно было смотреть на него, сохраняя хотя бы спокойствие, не говоря уж о четкости мысли.
Боже милостивый, неужели каждый раз при виде этого человека ей придется делать над собой усилие, чтобы собраться с мыслями!
Резкий рывок и звук захлопнувшейся двери привели ее в чувство. Алин вскинула бровь и с убийственным презрением спросила:
— Так вот как вы пытаетесь меня соблазнить? Не отвечая, он внимательно изучал ее с головы до ног и с некоторым удивлением заметил:
— Да у вас такой вид, как будто вы только что встали с постели.
Это замечание и в основном его тон окончательно вывели ее из себя и напомнили о том гневе, который этот человек вызвал в ней.
— Этой ночью я вряд ли смогу хотя бы прилечь! По вашей милости мне придется до утра укладывать вещи.
Василий перестал пялиться на нее жадным взглядом самца и, равнодушно пожав плечами, сказал:
— Если вас это утешит, могу сказать, что я на вашей стороне. У меня нет ни малейшего желания жениться, точно так же как и у вас выходить замуж, и если вы сообщите вашему отцу, что вы против, я завтра уеду без вас, и вам не придется проводить бессонную ночь за сборами.
— Так вы хотите, чтобы я расторгла помолвку?
— Само собой, — покровительственным тоном ответил он. — Всем известно, что женщины чудовищно непостоянны.
— Не сказала бы. Впрочем, речь идет о чести и клятвах, а эти слова значат для меня, пожалуй, больше, чем хотелось бы. Поэтому в нашем случае непостоянство придется проявить вам, и я была бы весьма признательна, если бы вы покончили с этим делом до того, как я потрачу кучу времени на поездку в Кардинию.
— Это невозможно, — с раздражением ответил Василий. — Просто скажите отцу, что не хотите меня в мужья. Неужели это так сложно?
— Я уже говорила, вы — болван, и без всякого результата. Но я дала отцу слово, что выйду замуж, если вы сами не откажетесь от меня.
Алин вздохнула: ругань — не лучший способ решить вопрос. Она заставила себя перейти на более спокойный тон:
— Послушайте, граф, раз уж мы так откровенны друг с другом и выяснили, что никто из нас не хочет вступать в брак, почему бы вам не воспользоваться этим и просто не сказать отцу, что я не гожусь вам в жены?
— Блестящая мысль, если забыть о том, что это заведомая ложь. К несчастью, будучи баронессой, вы вполне подходите в качестве жены, а то, что я не хочу жениться ни на вас, ни на любой другой женщине, — не достаточно веская причина пренебречь желанием моего отца, по крайней мере так уверяет моя мать.
Алин бросила на него взгляд, полный отвращения:
— И вы позволяете матери распоряжаться вашей жизнью?
Ей удалось задеть графа за живое, вспыхнув, он огрызнулся:
— Вы тоже разрешаете своему отцу указывать вам!
— Мой отец лично договаривался об этом нелепом браке, и я не посмела бы посмотреть ему в лицо, если бы не помогла сдержать слово. Но ваш отец скончался.
— Тем больше у меня оснований оставаться в этой чертовой ловушке. Моего отца уже не уговоришь, а с вашим еще можно попытаться. Так почему бы вам, сударыня, не взять это на себя? Или вы предпочитаете взглянуть, каким я буду, если мы поженимся? Даю слово, что вы всегда останетесь для меня помехой, хоть я и постараюсь не обращать на вас внимания. Ради своей матери я позабочусь о наследнике, после чего вы будете развлекаться, как вам будет угодно, — впрочем, как и я. Моя жизнь не изменится ни на йоту, но ваша, весьма вероятно, станет совсем иной. Как вам это кажется — приемлемым?
