А если это любовь?!..(СИ) - Alexandrine Younger
— Ещё бы, физфак — ведущий технический факультет во всем Союзе! — гордо объявил академик. — У тебя большое будущее! Это я гарантирую.
— Пап, возможно, что и ведущий, но я там не к месту! Плохому танцору башмаки мешают. А я для твоего родимого физфака штанинами не вышел…
Юрий Ростиславович искренне полагал, что сын пошутил, но кожаная папка, брошенная ненужным грузом, подтвердила тревожную догадку. Профессор не ведал, стоит ли посыпать голову пеплом, укоряя себя за то, что этот обормот все равно проведёт, ведя личную политику «гласности», или же начинать орать сразу, прогоняя наследника поганой метлой обратно в университет. Пусть попытается убедить приемную комиссию, на карачках ползает, пока не возьмут обратно!
Но тщетно…
— С ума сошел? — только и мог спросить безутешный родитель, мечты которого разбиты у самой ленточки финиша. — Лето зря потратили? Зубрили от корки до корки, и ты вот так, к чёртовой бабушке это отправил? С твоей головой всё нормально, Космос?
— Напротив. Делаю разумные выводы, бать, — Космос невозмутимо сел на переднее сидение, выставляя длиннющие ноги на асфальт. — Математику с физикой лихо спихнул, мозг не подвел, а вот с остальным — с грехом на пополам. Не получается из меня пытливого Ломоносова, хоть тресни. Обоз застрял на мутном перегоне!
— Зачем же быть Ломоносовым? Я прошу тебя быть Холмогоровым! Холмогоровым! — Юрий Ростиславович не удержался, повышая голос, особенно раздражаясь из-за того, что сын говорит фразами Ады, которая всю жизнь играла в русскую драматическую театральную школу, полную реализма. — И не говори её речами! Если бы не этот физфак, то я бы с твоей матерью и не встретился. Благодарить должен, а сам?
— Сказать, пап, что маме твоя астрофизика тоже не лыбилась? — напоминание о матери будило тревожную тему, умеющую рассорить Космоса с отцом в пух и прах. — Хвостиком вильнула, а вкалывала полжизни на мэнээса! Бросила, не выдержала.
— Мама бы не хотела, чтобы ты балду валял, — профессор бросил в игру последний козырь, запоздало осознавая, что этот кон Кос выиграет. — Тебе это надо?
— А я и не буду, — Космос припомнил первую идею о желаемой работе, пришедшуюся ему по вкусу. — Вон, на курсы барменов пойду, а потом стану в «Интуристе» подниматься. Дело!
— Подносы таскать хочешь? — Космос все больше и больше удивлял отца, и Юрий Ростиславович не знал, на какую орбиту залетит его бровь в следующую секунду. — Ничего лучше выкинуть не мог!
— Поживём, увидим! — Космос понимал, что ещё немного, и отец разразиться громом, и поэтому необходимо сваливать. Быстро! — Ладно, пап, не беспокойся. Я к Пчёлкиным пойду, давно не виделся…
Кос выскочил из машины, быстро распрямляя брюки и поправляя темно-русую шевелюру. Скорым шагом, парень направился в сторону метро, оставляя озадаченного отца наедине с любимым автомобилем.
В отличие от Космоса «Волга» ещё не расстраивала Юрия Ростиславовича поломками и внезапными перепадами настроения.
— Сын, — Холмогоров-младший обернулся на клич отца-академика, догнавшего его на машине, надеясь услышать в свой адрес какое-нибудь ругательство, но его ожидания были обмануты, — а как же армия? Каким же мне тебя с Афгана привезут?
— Тут уж и без МГУ обойдемся, правда? А уж если попаду, так попаду… — Космос ускорил шаг, нащупывая в кармане жетон на метро. Так и недалеко спустить друг на друга всю псарню за все хорошее и плохое, но родитель у него один, и, положа руку на сердце, хватит ему на сегодня развлечений. Для этого у старика есть драгоценная Пиява, греющая косточки где-то в Крыму. — Пока, папк, до вечера!..
Лето 86-го. Неразлучники
Отгремел шумный выпускной Вити Пчёлкина, и педсостав школы номер сто сорок с придыханием открестился от рыжеволосого прогульщика. О том, кто десять лет доводил учителей до нервного припадка, напоминали теперь лишь красная лента с гордой надписью «выпускник» и чёрно-белая фотокарточка, сделанная на «Полароид» Космоса.
С рамки, стоящей на лакированной стенке, смотрели четыре парня лет семнадцати и девушка чуть помладше. На юных чистых лицах лучезарные улыбки, а прямые взгляды бесстрашно смотрят вперёд. Им больше не грозило возвращение за школьную парту, а учебники, пестрившие портретами вождя мирового пролетариата, больше не понадобятся.
— В добрый путь, молодые строители коммунизма! Вперёд, к новым успехам в труде! — проскандировал агитационный постулат седовласый директор школы, проводивший во взрослую жизнь не одно поколение учеников, а Космос, недолго думая, обронил заготовленную фразу:
— На свободу с чистой совестью!
Последний ряд актового зала дружно взорвался смехом, а Кос ловил обречённый взгляд отца-академика, приглашенного на выпускной вечер не только в качестве благодарного родителя, но и почётного гостя от АН СССР.
Юрий Ростиславович благодарен педагогам единственного сына за то, что они мужественно терпели этот ураган целых десять лет, и поэтому его присутствие на торжестве — не только простая формальность, но и дань уважения. Однако Космос не воспринимал серьезности момента, и для него выпускной — конец танталовым мукам.
Пчёле теперь не придётся прятать шпоры по школе во всех возможных и невозможных местах, Белый больше не будет затравливать за пользу науки химии, а Лизе не нужно, меняя почерк, раз за разом писать сочинения по Гоголю в двух экземплярах.
Время пролетело быстрокрылой птицей, и в столице воцарились духота и скука, доводящие горожан до тошноты. Космос целый месяц находился в дачной ссылке под Москвой, готовясь к поступлению в университет. Саша уже успел срезаться на втором экзамене в Горном, а Фил ждал весточки от военкома.
Лиза с Пчёлой впервые нарушили традицию, не поехав летом в Ленинград, и поэтому они слонялись по городу без особого дела. Раньше двенадцати в детских комнатах никто не просыпался.
Утро не предвещало Лизе ничего примечательного. Она спала до победного, не реагируя на проснувшегося брата, на всю мощь врубившего «Электронику», заряженную кассетой с модными мотивами. Обычно Пчёла никогда не просыпался первым, и Лизе приходилось будить брата с боем. Но сегодня они поменялись местами, и златовласая лениво пытается приоткрыть левое веко.
Результат неутешительный; по-прежнему хочется спать, проваливаясь в бескрайнее царство Морфея. А всё потому что Лиза до ночи перечитывала второй том «Войны и мира», и уснула только в третьем часу ночи.
Во сне причудливо представляла себя Наташей на балу, окруженную неким подобием Болконского и Пьера, робкой и смущённой, но почему-то в потёртых кедах и мерзко-розовых бананах. Точно таких же, как и у её одноклассницы Королёвой, при встрече с которой Лизу охватывало единственное желание — научить
