Михель Гавен - Арденны
Он выпрыгнул из джипа — раздалась очередь. Американец, охнув, упал на снег, лицом вниз.
— Ты в порядке? — Скорцени протянул Маренн руку. — Выходи.
— Да, пожалуй, — она наклонилась вперед, он помог ей спуститься.
Снег летел в глаза; глядя на убитого Джейка, она прикрыла лицо рукой. Вокруг американца снег стал красным.
— Я уверена, Джилл не вынесла бы этого, — Маренн вздохнула. — Это точно. Хорошо, что она осталась в Берлине. Мне и то непросто.
А все еще только начинается.
— Господин оберштурмбаннфюрер, — к ним подошел Раух. — Виски оставлять или с собой возьмем?
— Возьмите несколько ящиков, — распорядился Скорцени, обернувшись. — По такой погоде пригодится. Как считает госпожа доктор? — он взглянул на Маренн.
— Я согласна, — кивнула она равнодушно и неотрывно смотрела на Джейка — его запорошило снегом. А у нее в ушах еще звучал его настороженный вопрос: «А ну, скажи, кто считается королем бейсбола?»
— Побыстрее, Раух, — властный голос Скорцени вернул ее к действительности. — Не задерживайте нас.
— Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер!
— Пора, его могут хватиться, — кивнув на мертвого американца, он взял Маренн за руку. — Нам нельзя раскрывать себя. Мы должны хорошенько помотать их, чтобы они занервничали.
— Ты знаешь, я категорически против участия Джилл в любых операциях, — у себя в кабинете на Беркаерштрассе Маренн опустилась в кресло, достала сигарету. Скорцени дал ей прикурить.
— Это приказ Кальтенбруннера, — мягко возразил он.
— Приказ можно изменить, — Маренн вскинула голову. — Во всяком случае, сейчас это еще возможно. Я не пустила Джилл во Францию, где опасность была не так велика, хотя маки и планировали покушение на Петена. Но это ничто по сравнению с тем, чтобы отправиться с диверсионной группой в тыл американцев в самый разгар нашего наступления. Я бы хотела знать, с чего Кальтенбруннер вообразил, что Джилл способна на подобное, и кто надоумил его включить ее в список группы?
— Никто, — Скорцени сел, постукивая карандашом по столу. — Личная инициатива. Он знает, что Джилл родилась в Чикаго, и американский английский для нее родной язык. Он решил, что такой человек обязательно нужен в отряде.
— Непременно тот, который родился в Чикаго? — Маренн усмехнулась. — Даже если Джилл и родилась в Чикаго, она знает об Америке даже меньше меня. Мы уехали, когда она была совсем ребенком. Вся ее жизнь прошла в Европе. Конечно, английский у нее отменный, именно американского типа, но ведь Кальтенбруннер, насколько я понимаю, посылает вас не на нелегальную шпионскую работу в Вашингтон или Нью-Йорк, где важна каждая мелочь в костюме, не говоря уже об акценте. Он посылает группу диверсантов для проведения подрывных действий в тылу врага во время наступления. Это грубая работа, здесь тонкости ни к чему. Здесь надо иметь физическую подготовку, выдержку, уметь стрелять, закладывать мины. Акцент не главное. А Джилл как раз ничего этого не умеет. У нее слабое здоровье. Она сразу простудится. Кроме того, она плохо стреляет. У нее только американский английский — все остальное в минус. Зачем Кальтенбруннеру такой диверсант, с которым забот больше, чем от него пользы? Ты объяснил ему? — она внимательно посмотрела на Скорцени. — Отто, я надеюсь, ты объяснил ему о Джилл?
— Я объяснил почти все то, что ты сказала, и даже больше, исходя из секретных деталей операции. Но шеф стоит на своем — в отряде обязательно должна быть женщина. Операция начнется в канун Рождества, американцы любят этот праздник, они наверняка расслабятся. А тут — красивая леди с хорошим английским, поманит одного, другого, — он усмехнулся. — Ну, Кальтенбруннер так рассуждает. Ведь нам главное не много убить в одном месте, а убить, желательно много, как можно в большем количестве мест, чтобы их охватила паника.
— Что значит поманит? — от возмущения Маренн выпрямилась. — Кем он считает мою дочь? У нее вряд ли получится! Она весьма сдержанна с мужчинами, стеснительна. У нее и с Ральфом все не просто, даже притом, что они знакомы почти шесть лет. Ты знаешь, она до сих пор не решается пригласить его в дом. Они встречаются в гостинице, даже когда я уезжаю на фронт и она дома одна. Это Ральф сказал мне, что они встречаются, она же и заикнуться боится. И все от смущения. А Кальтенбруннер ждет от нее, что она соблазнит взвод американцев. Нет, это невозможно. Она испугается, быстро выдаст себя. Кроме того, я повторяю, это очень опасно. Крайне. Наверняка будут стычки, перестрелки. Ее могут ранить и даже… — Маренн замолчала, опустив голову, пепел с сигареты упал на ковер рядом с сапогом. — Нет, я никогда не соглашусь на это, — она решительно покачала головой. — Если Кальтенбруннеру так нужна женщина, пусть посылает меня. Только не Джилл.
Зазвонил телефон. Скорцени снял трубку.
— Слушаю! — потом протянул ее Маренн.
— Тебя. Де Кринис, из Шарите.
Она подошла, взяла трубку.
— Говорите, Макс, — произнесла, стряхнув пепел.
— Я прошу прощения, что прерываю, фрау Ким, — послышался мягкий вежливый голос профессора. — Здесь в клинике вас дожидается некая фрау Эберхарт. Она привезла сына. Он был ранен на Восточном фронте, и вы обещали принять его в клинику.
— Фрау Эберхарт? — Маренн наморщила лоб, вспоминая. — Ах, да, конечно. Скажите ей, что я скоро буду. Благодарю вас, Макс.
Она повесила трубку.
— Я сейчас поеду в Шарите, — сказала, повернувшись, Скорцени. — Надеюсь, ты сегодня же донесешь мое предложение до обергруппенфюрера. И постараешься убедить его, что это правильный выбор.
— Ну, в некотором смысле — да, — Скорцени усмехнулся. — Я не сомневаюсь, что, в отличие от Джилл, если ты поманишь, прибежит не один американец, а целый взвод. И вполне может статься, сам Эйзенхауэр не усидит в штабе, такое я тоже допускаю. Это было бы большой удачей.
— Отто… — в ее голосе явно слышался упрек.
— И что ты, — он будто и не заметил его, — хорошо стреляешь и годишься для подобной операции.
— Ты сам знаешь, что стреляю я неплохо, — ответила она, — во всяком случае, получше Джилл. И на Восточном фронте мне не раз приходилось делать это. Имею опыт, во всяком случае. И английский у меня на должном уровне, хотя я и родилась в Париже, если это так важно. К тому же в отряде нужен врач. Я не права?
— Права.
— Тогда звони в канцелярию Кальтенбруннера и договаривайся, чтобы он принял тебя сегодня же. Не будем тянуть время. А я поговорю с де Кринисом, — она подошла в вешалке, сдернула кожаный плащ. — Не сомневаюсь, он меня отпустит. В клинике меня заменит доктор Грабнер. Ему не привыкать. Он очень опытный хирург, имеет солидный боевой опыт.
