Анн Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа
Баркароль говаривал, что, должно быть, она была испанкой… когда-то. От тех времен остались лишь кастаньеты.
В ближайшее окружение Весельчака входили также всегда задыхавшийся бывший скороход Легкая Нога, Табело-Горбун, Хвастун-Срежь-Кошель, вор Осторожный, вечно хнычущий и боязливый, что, однако, ничуть не мешало его участию в самых дерзких ограблениях; Красавчик — из тех, кого принято называть «щупальце», то есть сутенер, и который, одевшись, как принц крови, мог своим видом ввести в заблуждение самого короля; проститутки — вялые, как овцы, или крикливые, как гарпии; а еще бродячие акробаты, впрочем, немногочисленные, потому что в большинстве своем они подчинялись Родогону-Египтянину; лакеи-мошенники, которые, подыскивая себе новое место после того, как их прогнали за воровство со старого, пытались сбыть здесь украденные вещицы. Сбившиеся с пути студенты, навсегда испорченные попрошайничеством, к которому их подтолкнула бедность, приходили сюда, чтобы в обмен на мелкие услуги получить право поиграть в кости с ворами. Знатоков латыни считали важными помощниками, потому что именно они сочиняли законы Великого Кесаря. К таким ученым людям принадлежал и Толстяк, который, переодевшись монахом, заманил в смертельную ловушку Конана Беше.
Мошенники, умело пользовавшиеся человеческим состраданием, мнимые калеки, слепые, хромые — все те, кто днем прикидывались умирающими, вечером занимали насиженные места в Нельской башне. Старые стены, видевшие роскошные оргии королевы Маргариты Бургундской и слышавшие предсмертные хрипы молодых людей, зарезанных после ночи любви с ней, заканчивали свою зловещую службу, приютив худшие отбросы общества. Здесь были и настоящие калеки, слабоумные, юродивые, отвратительные уроды — такие, как Петушиный Гребень: его лоб был обезображен жутким наростом, на который Анжелика даже не могла смотреть. В конце концов, Весельчак прогнал несчастного прочь.
Проклятый мир: дети, не похожие на детей, женщины, отдающиеся мужчинам прямо на соломе, брошенной на каменный пол, старики и старухи с мутными глазами бездомных собак… И тем не менее, вопреки всему, в этой толпе царила атмосфера беззаботности и удовольствия, и она не была фальшивой.
Нищета невыносима лишь тогда, когда она не абсолютна и когда ее есть с чем сравнить. А обитатели Двора чудес не имели ни прошлого, ни будущего, и им не с чем было сравнить настоящее.
Здесь в праздности жирело множество здоровых, но ленивых молодчиков. Голод и холод — для слабаков и для тех, кто к ним привык. Преступление и попрошайничество — вот стоящее дело! Никого не волновало, что будет завтра. Не все ли равно?! Высочайшей ценой за эту неопределенность становилась свобода, право убивать вшей при свете дня, когда вздумается. В любое время может появиться охотник на бедных![4] Знатные дамы по советам своих духовников могут жертвовать на больницы, приюты… Нищие никогда не переступят порога подобных заведений, если только их не затащат туда насильно. Им не нужен бесплатный суп. Стол Весельчака несравненно лучше — ведь его снабжали из надежных мест верные подручные, которые отслеживали суда на Сене, отирались около колбасных и мясных лавок, нападали на крестьян, направлявшихся на рынок.
* * *Сначала появление Анжелики в большом зале вызывало мертвую тишину и даже страх. Ее красота, та неспешность, с которой она проходила и садилась к столу, ни на кого не глядя, никого не приветствуя, ставили в тупик присутствующих, отличавшихся особой подозрительностью, привыкших к опасности и соблюдавших свои обычаи.
Однако очень скоро выяснилось, что у «новенькой» тоже есть свои «чудачества», как заметил старик по кличке Магистр.
Не выказывая высокомерия к окружающим людям и не пренебрегая «жратвой», которую ей предлагали, Анжелика неожиданно заинтересовалась теми, кто, по мнению большинства, не заслуживал никакого внимания до тех пор, пока не наступит пора привлечь их к делу, — ребятишками. Это были дети в возрасте от двух до трех лет; как только малыши становились способны ходить без помощи взрослых, их посылали просить милостыню на улицы.
Рожденные во Дворе чудес, они впитали его дух и потому всегда старались вернуться с добычей, неловко сжимая в маленьких ручонках морковь, кругляши сельдерея, а те, кто постарше — кочаны капусты или салата, которые им вручали жалостливые торговки. При виде детей, ползающих на четвереньках под лотками в поисках пропитания, лавочницы говорили: «На вот, возьми на суп для твоей мамы…»
Объясняясь знаками, Анжелика попросила, чтобы ей приготовили миску с холодной и чистой водой. Воды, воды для Маркизы Ангелов!.. Еще одно из «чудачеств». Зачем ей вода?.. Чтобы мыть овощи. Нищие с восхищением следили за ее ловкими и быстрыми руками, которые, казалось, наделяют плоды земли красотой и свежестью. Руки феи… или колдуньи, думали они со смутным беспокойством. Потом она требовала еще воды, целый таз, и приказывала поставить его в очаг, где Хвастун (или другой дежурный бродяга) постоянно поддерживал огонь, гудевший под котелками и горшками, наполненными мясом, салом и колбасками.
Маркиза Ангелов следила за варкой овощей так внимательно, словно готовила магическое зелье. Иногда она с изяществом подносила ложку ко рту, пробуя отвар. Она зачаровывала собравшихся, тем более что изъяснялась только знаками. Она перестала говорить, окружив себя стеной мертвого молчания через несколько дней после появления в Нельской башне. Даже во время любовных утех Николя не слышал от нее ни единого слова. Она была здесь, и ее не было.
Давая указания с помощью жестов, Анжелика доваривала суп из принесенных ребятишками овощей, а это доказывало, что она не ушла в «другой мир», как часто случалось с сотнями и сотнями людей, порой молодых, но чаще старых, которые после пережитых несчастий превращались в пустые, безразличные ко всему создания с погибшей душой. Появляясь в большом зале, своим молчанием Анжелика тут же притягивала взгляды бродяг. Они находили ее все более и более прекрасной. Порой Маркиза Ангелов приказывала отнести котелок с бульоном в ее комнату, где она пила отвар в полном одиночестве, и по этой причине многие видели в ней ученую знахарку, наделенную загадочной властью. Но чаще всего она оставалась внизу, и, все так же не произнося ни слова, наполняла овощным бульоном миски и разносила их больным, которых замечала по углам зала. Сморщенные старушки, не привыкшие, чтобы о них заботились, не осмеливались отказываться. Этот бульон «не насыщал брюхо», нет, но он был намного вкуснее, чем суп для бедных.
Писарем у Николя служил Магистр. Весельчак, «хозяин» Нового моста, не стеснялся пользоваться услугами ученого грамотея, ведь даже Коротышке-Ролену служил такой же старикан — Паленый. Поговаривали, что у Магистра «не все в порядке с башкой». Николя платил своему «секретарю» крадеными кувшинами с вином, которыми были забиты все погреба Нельской башни. Магистр был закоренелым пьяницей. Обычно его видели сидящим за столом и что-то пишущим гусиным пером при слабом свете, падавшим сквозь бойницы. У старика постоянно тряслись руки, а рядом с ним на полу валялись кипы бумаг.
