Уильям Локк - Сумерки жизни
— Пейте воду, как мисс Грэвс и я, — сказала миссис Степлтон.
— Ах, вы, американки и англичанки, можете пить воду. Мы к этому не привыкли. У себя дома я никогда не пила вина дешевле четырех марок за бутылку. Я не привыкла к этому вину. Я пожалуюсь госпоже Бокар.
— Оно скверно, — поддержала госпожа Попеа, — но оно не так скверно, как могло бы быть. В пансионе Шмита мы не могли пить вина без сахара.
Это была маленькая пухлая женщина, от природы благодушная. Так как она, кроме того, должна была г-же Бокар за два месяца за стол и квартиру, она могла позволить себе некоторое великодушие. Но фрау Шульц, помнившая, что она аккуратно уплачивает в срок, не считала нужным деликатничать. Она на этот счет имела свою точку зрения, вытекавшую из ее физиологических особенностей. Закончив свою тираду, она настроилась соответствующим образом, чтобы дать бой г-же Бокар, к которой она тотчас же и направилась.
— Какая ужасная женщина! — сказала миссис Степлтон, когда дверь за ней захлопнулась.
— О, да. Эти немки, — поддержала госпожа Попеа, — они всегда так грубы. Они ни о чем больше не думают, как о пище и питье. Герр Шлейермахер посетил меня сегодня днем. Он был в Ганновере у своей невесты, на которой он не может жениться. Он мне все это рассказал. „Ах! — сказал он, — последний вечер был такой грустный. Она висела у меня на шее в течение трех часов, так что я не мог отправиться распить бутылку пива с моими друзьями!" Животное! Все мужчины скверны. Но немцы, по-моему, — ух!..
Она выразительно пожала плечами и снова взялась за чтение старого номера „Le Journal Amusant", который принесла с собой из своей комнаты.
— Где остальные? — спросила Фелиция, со скучающим видом опуская книгу на колени. Это был значительно потрепанный французский перевод „Жемчужного Ожерелья", которую м-м Бокар добыла для нее в библиотеке для чтения на улице Роны. Фелиция нашла книжку скучной.
— Мисс Бунтер возится со своей канарейкой, которая сейчас линяет, или же пишет письмо своему жениху в Бирме, — отозвалась миссис Степлтон.
— Разве она обручена?
Мисс Бунтер была худая, увядшая, 37-летняя женщина, которая, по представлению Фелиции, меньше всего могла рассчитывать на возлюбленного. Обе дамы засмеялись по поводу выраженного ею удивления.
— Да. Разве она вам не рассказывала? — воскликнула мадам Попеа. — Она каждому сообщает это… под секретом. Они обручились пятнадцать лет тому назад и пишут друг другу письма каждую почту… такие толстые пакеты… размером в этот еженедельник. Ах, mon Dieu! Если бы мужчина позволил себе так обращаться со мной… заставил бы меня ждать, ждать…
Она подняла вверх свои пухлые маленькие ручки полуугрожающим жестом.
— Что вы сделали бы? — спросила миссис Степлтон.
— Я утешилась бы… en attendant. О, да, я продолжала бы ему писать, но я ни для кого на свете не согласилась бы превратиться в жалкую старую деву. Только это восхищает меня в фрейлейн Клинкгард. Вы спрашивали, где она сейчас. Я знаю, но не хочу быть нескромной. Она также обручена. Но она не стареет… mais elle samuse, elle — en attendant.
Фелиция не вполне уразумела смысл намеков мадам Попеа, но настолько все же поняла, что лицо ее покрылось румянцем, и она бросила умоляющий взор на миссис Степлтон.
— Не сыграете ли вы нам что-нибудь? — сказала последняя в ответ на обращенный к ней взор.
— Ах, сыграйте! — подхватила невозмутимо мадам Попеа. — Вы так очаровательно играете.
Фелиция подошла к роялю и забегала пальцами по клавишам. Настроение для игры у нее было неподходящее; музыка для нее была вдохновением, а не искусством, способным успокаивать ее расстроенные и трепещущие нервы. Она играла механически, думая о другом. Однажды она взяла фальшивую ноту, и ухо ее уловило легкое нерешительное шиканье госпожи Попеа, что сразу заставило ее сосредоточить рассеянное внимание. Но сердце ее было далеко. Она думала о маленькой бедной мисс Бунтер, о томительных годах ожидания, о том, как должно быть печально для нее год за годом следить за умиранием молодости в своих глазах, за увяданием своего лица. Она думала и о фрейлейн Клинкгард, которая развлекалась… en attendant; она почувствовала, как что-то нечистое коснулось ее.
При следующей фальшивой ноте мадам Попеа тихо поднялась и подошла к миссис Степлтон.
— Я иду спать, — шепнула она. — Эти английские девушки очаровательны, но им следовало бы завести себе беззвучные рояли, которые говорили бы только их душе.
Когда Фелиция услышала звук затворенной двери, она повернулась кругом на своем табурете.
— Надеюсь, я не прогнала своим бренчанием мадам Попеа? — виновато сказала она.
— О, нет, милая, — весело заверила ее миссис Степлтон. — Она маленькая лентяйка, которая всегда рано отправляется спать.
Фелиция встала, взяла „Le Journal Amusant", который мадам Попеа оставила тут и вновь усевшись, стала его просматривать. Через несколько минут она, однако, в раздражении скомкала и бросила его на пол, вскрикнув с отвращением:
— Как могут приличные женщины читать подобные вещи?
Она до сих пор никогда не видала таких рисунков и никогда себе не представляла, что нечто подобное может быть изображено воображением. Бесстыдная непристойность рисунков, их грязные намеки вызвали в ней болезненное ощущение чего-то мерзкого. Миссис Степлтон подняла вызвавший такое возмущение журнал и спокойно пробежала его глазами с презрительной складкой на губах.
— О, как вы можете? — крикнула Фелиция, вся содрогаясь.
Та улыбнулась и, раскрыв дверцу большой изразцовой печи, бросила номер в кучу тлеющих угольев и вновь закрыла дверцу. Затем она быстро подошла к кушетке, на которой сидела Фелиция, и, опустившись рядом с нею, взяла ее за руку.
— Бедное дитя мое, — сказала она, — надеюсь, вы не слишком несчастны тут.
Голос молодой женщины был так мягок, обращение так кротко и нежно, что сердце девушки, в течение шести недель все более тосковавшее за женским сочувствием, раскрылось ей навстречу и глаза ее наполнились слезами.
— Здесь так странно, — говорила она жалобно, — и я себя чувствую такой покинутой, без друзей и обычных занятий и… и…
— Правда? Расскажите мне. Быть может, я смогу вам помочь.
Девушка отвернула голову в сторону.
— Непонятные вещи. По временам мне становится страшно. Сегодня вечером… этот журнал… Слова госпожи Попеа… Все это точно обожгло меня.
Миссис Степлтон решила про себя поговорить утром как следует с мадам Попеа. Если английским девушкам и следует обзавестись беззвучными роялями, то румынским вдовам не мешало бы прятать свои непристойные рисунки.
