Патриция Райс - Много шума вокруг волшебства
На самом деле Люсинда лишь придумала этого человека. Если бы он действительно существовал, она никогда бы не решилась представить портрет на выставке. Тем не менее, во избежание досужих пересудов она указала на портрете лишь свои инициалы. Однако ее стиль был слишком хорошо известен, и в обществе уже заговорили о портрете. Люсинда никогда не понимала, почему люди находят в ее работах больше того, что она хотела выразить.
И на этот раз граф Лэнсдаун лишил ее законного торжества за это замечательное полотно, выдвинув невероятные обвинения, вызвавшие в обществе такой скандал. Она потребовала бы у него извинений, если бы графа не хватил апоплексический удар после увиденного. А ведь Люсинда и не думала писать портрет убийцы.
Звуки шаркающих шагов предупредили ее о приближении первых посетителей. Не желая, чтобы ее увидели, Люсинда быстро огляделась и спряталась в маленькой нише, которую заметила в другом конце зала.
Ей не терпелось достать из кармана альбом и карандаш, чтобы запечатлеть эту толпу перед портретом своей работы. После такого скандала отец больше не разрешит ей выставляться, и она не сможет винить его за это. Ведь Люсинда и не думала, что ее работа приобретет столь зловещую славу, только хотела, чтобы и другие насладились портретом, в который она вложила всю свою душу.
Девушка осторожно выглядывала из своего уголка, когда увидела высокого джентльмена, который так быстро шел в ее сторону, что его плащ раздувался у него за спиной подобно парусу. Статный торс с широкими плечами облегал черный, отлично сшитый по последней моде камзол. Это было очень странно и непривычно, ведь в Лондоне джентльмены не носили черной одежды, даже во время траура.
Его белоснежный шейный платок был безукоризненно накрахмален, панталоны, доходящие до колен, были такого же светло-коричневого цвета, как и отделка на обшлагах и карманах камзола. Длинный жилет в тон панталонам украшала благородная по своей простоте черная вышивка, так что Люсинда не могла отвести от него глаз. Впервые видя столь строгое и вместе с тем выразительное облачение, она решила, что оно гораздо выгоднее подчеркивает мужественность джентльмена, чем принятый в обществе помпезный стиль. Но когда он приблизился к Люсинде настолько, что она смогла разглядеть его лицо, девушка в ужасе ахнула и отпрянула в глубь ниши.
Сэр Тревельян Рочестер остановился перед портретом и, сложив руки на груди, стал внимательно его изучать. В нем закипала ярость, он перевел взгляд на нижнюю часть картины, чтобы рассмотреть подпись художника, и обнаружил, что этот подлый трус укрылся за инициалами Л.М.П.!
Целых двадцать лет он потратил на то, чтобы из жалкого матроса превратиться во владельца собственного корабля, и за эти годы никто не осмелился столь дерзко оскорбить его и надеяться остаться после этого в живых! Он одерживал победы над жестокими пиратами, захватывал в плен французских каперов, сам получил от короля Англии каперское свидетельство – и все это для того, чтобы быть униженным каким-то неизвестным художником, до которого могли доходить лишь искаженные слухи о его подвигах!
Если бы не страстная мечта о мирной и спокойной жизни дома, которую он предпочел очередной бессмысленной войне с Францией за колонии, Тревельян никогда бы не вернулся в Лондон. Или художник как раз на это и рассчитывал?
Он заставит презренного сплетника пройти по доске,[1] чем окажет обществу большую услугу. Любой уважающий себя капер считал своим святым долгом избавить мир от врагов короля и отечества. Правда, он уже больше не капер, и мистер «Л.М.П.» оскорбил не короля или отечество, а лишь его самого.
По мере того как он рассматривал полотно, на его суровом лице появлялось озадаченное выражение. Действительно, это был его портрет, если только у него не было брата-близнеца, о существовании которого он не подозревал. Принимая во внимание некоторые особенности его благородной семьи, это было возможно, но маловероятно.
На портрете определенно был изображен именно он – сэр Тревельян Рочестер, за доблестные подвиги посвященный его величеством в рыцарское достоинство, – восседавший на холеном белоснежном жеребце, украшенном красными ленточками, на фоне летней благотворительной ярмарки. По мнению Трева, художник посмеялся над ним, представив его, грозного капера, этаким франтом с белоснежным кружевным жабо и бестолковыми кружевами на манжетах, полностью скрывающими пальцы. Вместо чулок с башмаками на него напялили сапоги для верховой езды с отворотами, тоже украшенными кружевами, что уж совсем ни в какие ворота не лезло.
Всадник был вызывающе изображен без шляпы и парика. Синяя лента стягивала на затылке его длинные черные волосы, одна прядь которых упала на щеку, обезображенную глубоким шрамом. Трев вынужден был признать, что художник точно подметил и передал смуглый оливковый цвет его кожи и резкие черты лица. Невозможно было отрицать наличие у его матери примеси ямайской крови. Этот цвет лица Трев унаследовал от своего темнокожего деда, согрешившего на берегу с белой девушкой перед уходом в море, где ему, как и всем морякам, приходилось подолгу обходиться без женщин.
Но все равно Трев находил портрет безнадежно глупым. Мужчина выглядел приторно романтичным, несмотря на опасный огонек в глазах. Против этого Трев не возражал, но контраст между бесшабашным обликом мужчины и холеной белой лошадью казался ему просто смешным и нелепым.
Ничего удивительного, что портрет вызвал такие пересуды в обществе. И тем не менее это не объясняло тот взрыв ненависти, с которым Трева встретила вдова его кузена, когда он появился у дверей их дома. Почти всю свою жизнь он провел на другом конце света и не был с ней знаком, но не успел он ей представиться, как она бесцеремонно захлопнула дверь перед самым его носом.
Только от старого дворецкого Джеймса, осмелившегося потихоньку выскользнуть из дома, Трев узнал о портрете, взбудоражившем весь Лондон. Он приобрел такую известность, что сведения о нем дошли и до уединенной деревни на юге Англии, где обитала семья его покойного кузена. Джеймс так боялся хозяйки, что не успел объяснить, почему картина вызвала такой переполох, впрочем, может, он этого и не знал.
Трева возмущала мысль, что он оказался в центре скандала, не успев ступить на землю Англии. Он приехал домой, рассчитывая вложить заработанные деньги в надежный купеческий корабль, чтобы оставшиеся годы провести в покое на родине, а не сражаться в далекой Вест-Индии. Он мечтал о том времени, когда наконец будет ощущать под ногами твердую и надежную сушу, и наивно рассчитывал, что его богатство обеспечит ему спокойную жизнь, несмотря на смешанную кровь и на отказ графа признать его своим законным наследником. Не знай он деда так хорошо, Трев мог бы подумать, что граф нарочно задумал еще больше унизить его.
