Виктория Холт - Соперница королевы

Быть может, именно она одержала победу. Кто знает? Теперь я уже ни в чем не уверена. Я отняла его у нее, но затем она отняла его у меня, а смерть посмеялась над нами обеими. Она жестоко мне отомстила, но, несмотря на мою старость, во мне все еще достаточно страсти и огня, чтобы рассказать нашу историю. Я хочу поверить в то, что все было именно так, и не иначе. Я хочу рассказать правду о себе… о королеве и о двух мужчинах, которых мы обе любили.

Ссылка

В то время как город усеян виселицами, а головы лучших мужей королевства украшают общественные собрания, принцесса Елизавета, которую неизбежно постигла бы та же участь, лежит в семи или восьми милях отсюда. Ее тело так раздуто и обезображено, что никто не сомневается в ее скорой кончине.

Я родилась в 1541 году, через пять лет после казни матери Елизаветы. Самой Елизавете в то время было восемь лет. В том году король женился на другой моей родственнице, Катерине Ховард. Год спустя беднягу постигла участь Анны Болейн. По приказу короля Катерину также обезглавили.

При крещении мне дали имя Летиция, в честь бабушки по отцовской линии, но дома меня всегда называли Леттис. У меня было семь братьев и три сестры, но недостатка в родительской ласке и заботе мы не испытывали. Иногда родители демонстрировали строгость, но нам всегда напоминали, что это делается исключительно ради нашего же блага.

Первые годы своей жизни я провела в нашем загородном доме в Ротерфилд Грейс, который король закрепил за отцом за три года до моего рождения в знак благодарности за верную службу. Имение досталось отцу в наследство, но король имел обыкновение реквизировать любой понравившийся ему особняк. Хэмптон-Корт служил ярким примером королевской скаредности, поэтому было отрадно осознавать, что Генрих признал право моего отца на свою собственность.

Отец часто отсутствовал, выполняя задания короля, но мама редко бывала при дворе. Возможно, ее близкое родство со второй женой короля пробуждало в его памяти воспоминания, без которых он предпочел бы обойтись. Семье Болейн трудно было ожидать теплого к себе отношения. Поэтому мы жили тихо и уединенно. Впрочем, в те годы это меня нисколько не тревожило. Но, взрослея, я становилась все беспокойнее, и мною постепенно овладевало желание уехать из отцовского дома.

Уроки в классной комнате тянулись бесконечно долго. Окна в свинцовых рамах, глубокие сиденья в оконных нишах и длинный стол, за которым мы корпели над своими нелегкими заданиями, — все это начало меня тяготить. Мама часто поднималась к нам, чтобы расспросить наставников о наших успехах и пролистать наши тетради. Если отзывы оказывались неудовлетворительными или просто недостаточно хорошими, нас приглашали в солярий, где мы занимались рукоделием и слушали очередную лекцию о важности образования для людей нашего сословия. Братья в классной комнате не появлялись. Согласно традиции им предстояло покинуть дом, поселиться в семьях выдающихся людей и воспитываться там, пока не подойдет время поступать в Оксфорд или Кембридж. Генри уже оставил отчий дом, а остальные — Уильям, Эдуард, Роберт, Ричард и Фрэнсис были еще слишком юны. Томас же был совсем крохой.

Именно во время этих лекций я и мои сестры — Сесилия, Кэтрин и Анна — услышали о Елизавете.

— Она моя двоюродная сестра, — гордо поясняла мама.

Нам предстояло узнать, что Елизавета является идеалом, к которому мы все обязаны стремиться. Выходило так, что уже в пятилетнем возрасте она в совершенстве владела латынью, а греческий знала не хуже, чем английский. Помимо этого она бегло говорила по-французски и по-итальянски. Отпрыскам семейства Ноллис, которые были не в состоянии сосредоточиться на этих важнейших предметах, было до нее очень далеко. Наши взгляды то и дело обращались от страниц учебников в сторону окон, и нашим добрым наставникам не оставалось ничего иного, кроме как жаловаться родителям на отсутствие у их дочерей усердия и способностей.

Я всегда, в отличие от других, говорила первое, что мне приходило в голову. В тот раз я заявила:

— Мне Елизавета кажется ужасно скучной. Готова поспорить, что если она действительно знает латынь и кучу других языков, с ней и поговорить не о чем.

— Я запрещаю тебе говорить о леди Елизавете в подобном тоне! — возмущенно воскликнула мама. — Ты знаешь, кто она?

— Она дочь короля и королевы Анны Болейн. Ты это уже много раз повторила.

— Разве ты не понимаешь, что это означает? В ее жилах течет королевская кровь, и поэтому нельзя исключать возможность того, что однажды она станет королевой.

Мы слушали очень внимательно, потому что маму было легко отвлечь, и тогда она забывала о цели нашего присутствия в солярии и принималась рассказывать о своем детстве. Нас, девчонок, это интересовало значительно больше, чем лекция о необходимости усердно учить уроки, а увлекшись, она уже не обращала внимания на то, что наши руки праздно лежат на коленях.

Какими же мы тогда были юными! И какими наивными. Мне было лет шесть, когда я начала присматриваться к окружающему миру. К этому времени старый король вступил в последнюю стадию своего правления.

Мама ничего не говорила нам о настоящем, потому что это могло быть опасно. Вместо этого она сосредоточивалась на блистательном прошлом, когда ее еще ребенком возили в замок Хивер повидаться с дедушкой и бабушкой. Она называла то время славным, поскольку в семействе Болейн появилась королева и благосостояние рода стремительно росло.

— Я видела ее раз или два, — рассказывала нам мама, — и я ее никогда не забуду. В ней уже тогда чувствовалась какая-то безысходность. Это было после рождения Елизаветы, а королева отчаянно надеялась на то, что у нее будет сын. Спасти ее мог только наследник мужского пола. В Хивере жил мой дядя Джордж, один из самых красивых мужчин своего времени… — в ее голосе зазвучали грустные нотки, и мы не стали настаивать на рассказе о дяде Джордже. Мы на собственном опыте знали, что такая просьба может положить конец всему повествованию и напомнить ей, что она беседует с совсем еще маленькими детьми о вещах, недоступных их пониманию. Со временем нам предстояло узнать, что красавец дядя Джордж был казнен одновременно со своей сестрой по обвинению в кровосмесительной связи с ней. Разумеется, это обвинение было безосновательным. Просто королю не терпелось избавиться от жены с тем, чтобы жениться на Джейн Сеймур.

Я часто напоминала Сесилии о том, как это увлекательно — быть членами такой семьи, как наша. Еще в детской смерть стала привычным для нас понятием. Дети, и особенно дети нашего круга, относились к ней как к чему-то само собой разумеющемуся. Часто, глядя на семейные портреты, мы слышали что-нибудь вроде: «Этому отрубили голову. Он посмел возразить королю». Тот факт, что головы очень ненадежно держатся на отведенном им природой месте, был частью нашей жизни.