Виктория Холт - Голос призрака
Шарло говорил очень серьезно, и я вдруг поняла, что он относится к Эверсли и к нашему пребыванию в Эверсли совсем не так, как я. Для него это место было чужим. Он тосковал по нашему замку, по тому образу жизни, который отличался от уклада в Эверсли. Он был настоящий француз. Французом был наш отец, а Шарло был весь в него.
Что до меня, я походила на матушку. Правда, она родилась тоже от француза, но ее мать, моя бабка, чистокровная англичанка, была уже далеко не первой молодости, когда вышла замуж за моего деда и, став графиней д'Обинье, владелицей замка, повела жизнь французской знатной дамы.
Родственные связи в нашей семье были очень запутанными, и, мне кажется, что многое этим объяснялось.
Никогда не забуду тот день, когда они вернулись домой — матушка и Дикон. Новости из Франции просачивались к нам, и мы понимали, что давно ожидавшаяся революция, наконец, разразилась. Бастилия пала, взятая штурмом, и вся Франция бурлила. Сабрина была вне себя от страха, что ее любимый Дикон будет затянут этим гибельным водоворотом.
Но я ни минуты не сомневалась, что он вынырнет из него победителем. И он вынырнул, и вытащил оттуда мою мать.
Когда они добрались до дома, первым их увидел один из конюхов и заорал:
— Он вернулся! Вернулся!
Сабрина, которая все эти дни в тревожном ожидании не отходила от окна, выбежала во двор, смеясь и плача. Я также вышла и тотчас попала в материнские объятия. Затем появились Шарло и все остальные. Мне показалось, что Шарло был слегка разочарован. Он намеревался сам отправиться во Францию и вызволить оттуда мать и Дикона. Теперь у него не было предлога вернуться на родину.
Пошли расспросы и рассказы. А уж им было что порассказать: как они побывали на волосок от смерти, как мою мать буквально потащили в мэрию и толпа с криками окружила здание, требуя выдать ее на расправу. Ведь всем было известно, что она — дочь одного из родовитейших французских аристократов.
Моя мать пребывала в странном настроении, смеси шока и экзальтации; я считала, что это — нормальное состояние для того, кто едва избежал гибели. Дикон выглядел еще более могучим, чем когда-либо. И какое-то время, пожалуй, мы все разделяли мнение Сабрины о нем. Он был великолепен; только такой мужчина смог въехать в гущу разъяренной толпы и выбраться из нее невредимым и торжествующим.
Для бедного Луи-Шарля было ударом узнать, что его мать стала еще одной жертвой революции. Она никогда не была ему хорошей матерью, и я думаю, что он гораздо больше был привязан к моей матушке; тем не менее, это был удар.
Моя мать поведала много историй — историй, которые могли бы показаться невероятными, если бы не те дикие и ужасные события, которые разыгрывались по ту сторону пролива. Мы услышали новости об Армане, сыне графа д'Обинье, который сидел в Бастилии, между тем как мы сочли его убитым, когда он внезапно исчез. Но он возвратился в Обинье после взятия Бастилии и по сей день обитал в замке вместе со своей сестрой, бедняжкой Софи, получившей тяжкие увечья в катастрофе, разразившейся во время фейерверка по случаю женитьбы короля и потрясшей тогда всю Францию.[1]
Приехав во Францию, матушка нашла своего отца уже в могиле, но события приняли такой оборот, что она сочла это скорее за благе, так как он не вынес бы зрелища разграбления чернью его горячо любимого замка и уничтожения того образа жизни, к которому он привык и который его семья вела столетьями. Не удивительно, что матушку раздирали противоречивые чувства безысходного горя и того радостного возбуждения, почти ликования, которое всегда вселял в нее Дикон. Она была так сильна духом, так прекрасна — одна из самых красивых женщин, каких я знала. Что же странного в том, что Дикон хотел ее? Он всегда хотел иметь все самое лучшее на свете. «И заслуживал того», — говаривала Сабрина. Что до нее, она была счастлива, как никогда. Я уверена, что события во Франции значили для нее очень мало. Она желала, чтобы матушка навсегда осталась в Англии и вышла замуж за Дикона, и желала этого с тех самых пор, как узнала, что мой отец погиб в колониях. Она мечтала об этом страстно, потому что это было то, чего хотел Дикон, а, по ее убеждению, все его желания должны непременно удовлетворяться. И если в результате этих ужасных событий Дикон получил желаемое, она принимала их достаточно хладнокровно.
Итак, моя мать и Дикон поженились.
Теперь это наш дом, — сказала мать, испытующе глядя на меня.
Я всегда была ближе ей, чем Шарло, и знала, о чем она сейчас думает. Я сказала:
— Мне вовсе не хочется возвращаться, мама. Как-то там сейчас, в замке?
Она вздрогнула и повела плечами.
— Тетя Софи… — начала я.
— Я не знаю, что с ней. За нами пришли и увели Лизетту и меня.
А других оставили.
Арман был в плачевном состоянии. Не думаю, что он долго протянет. За Софи присматривает Жанна Фужер. Жанна, кажется, умеет ладить с толпой. Она показала им бедное изуродованное лицо Софи.
Это утихомирило их.
Они оставили ее в покое. А Лизетта…
Лизетта выбросилась с балкона мэрии прямо в толпу… и они растерзали ее…
— Не вспоминай об этом, — сказала я. — Слава Богу, Дикон сумел привезти тебя домой.
— Да… Дикон, — проговорила она, и свет, озаривший ее лицо, не оставлял сомнений насчет ее чувства к нему.
Я прижалась к матери.
— Какое счастье, что ты снова здесь! Если бы ты не вернулась, я уже никогда не была бы счастливой.
Некоторое время мы сидели молча, затем она спросила:
— Ты не будешь тосковать о Франции, Клодина?
— Мысль о возвращении мне ненавистна, — искренне ответила я. — Дедушки там уже нет. И все стало другим… Для меня Францией был дедушка.
Она кивнула.
— Да, я тоже не хочу возвращаться.
Для нас с тобой начинается новая жизнь!
— С Диконом ты будешь счастлива, — сказала я. — Это то, чего ты всегда хотела… даже когда…
Я чуть было не сказала: «даже когда был жив мой отец», но вовремя остановилась. Однако матушка поняла, что я имела в виду, и это была истинная правда. Для нее всегда существовал только Дикон. Что ж, теперь она его получила.
Когда они поженились, от матушки как бы отлетела ее прежняя меланхолия. Она казалась такой молодой, лишь несколькими годами старше меня… а Дикон разгуливал, источая тихое торжество.
Я думала: «Ну, теперь, как в сказке: „И они стали жить-поживать, долго и счастливо“».
Но разве в жизни так бывает?
* * *Я освоилась очень быстро и скоро стала чувствовать себя так, как будто всю жизнь провела в Эверсли. Я любила сам дом. Мне он казался более уютным, чем дом отца или даже дедушкин замок.
