Барбара Картленд - Невинная наследница

— Прекрати, Мелкомб, — прервал его лорд Брора. — Это слишком глупая шутка, чтобы поверить в нее. Тебе переданы деньги Роксхэма? Почему, проклятие, старик, бывший столь набожным, позволил твоему имени соскользнуть с его губ?

— Вот почему мне представляется, чрезвычайно забавным, что деньги его милости попадут ко мне до совершеннолетия его племянницы, моей подопечной.

— О господи, что же это? — спросил лорд Брора.

Но пока другие джентльмены перешли ближе в ожидании мест, герцог направился к дверям.

— То, что я сказал, — факт, — зевнул он. — Но я устал от всех подробностей, дорогие друзья. Если вам интересно, почему бы не спросить ближайшего члена семьи, который, без сомнения, изложит их вам. Я имею в виду, конечно, нового графа.

На мгновение его взгляд скользнул к человеку, сидящему спиной к компании, затем дверь комнаты закрылась за ним.

После короткой паузы лорд Брора повернулся к человеку у окна.

— Я видел, как вы вошли, Алистер, — сказал он. — И что же все это значит?

Человек поднялся. Он был высок, темноволос, хорошо одет и мог бы выглядеть приятно, если бы не злобное выражение лица и взгляд убийцы. Он смотрел не на лорда Брора, который обратился к нему, но на закрытую дверь за которой скрылся герцог Мелкомб.

— Проклятие! Чтоб он сгорел в аду! Специально сказал все, чтобы задеть меня. Это похоже на него, на дьявола, каким он был всегда. Клянусь, были времена, когда я думал, что он дьявол, потому что более дьявольского негодяя не может быть. Однако бог знает, что я не вижу способа разделаться с ним.

— Подожди минуту, Алистер, — остановил его лорд Брора. — Сядь и расскажи все.

Но новый граф Роксхэм, казалось, не слышал, все его тело дрожало от гнева, а пальцы конвульсивно сжимались.

— Прокляните его! — требовал он. — Прокляните его, потому что Мелкомб мошенник.

Лорд Брора вздохнул. Когда Алистер находился в подобном настроении, от него невозможно было добиться толку. Он подошел к карточному столу, сел на стул, который недавно занимал герцог, и, подняв со стола карту, взглянул на нее.

— Возможно, и мошенник, — лукаво улыбнулся он. — Но по справедливости надо признать, что его светлость еще и губитель сердец.

Забавляясь сценой, которая, как он был уверен, разыгралась в его отсутствие, герцог лениво направлялся к своему дому на Беркли-сквер. Все те, кто наслаждался полуденным солнцем, смотрели на него, когда он проходил мимо. Несколько человек, заметив его на расстоянии, поспешно перешли улицу: одни — чтобы избежать встречи, другие — чтобы получить кивок в знак приветствия или, если то была дама, грациозный поклон, принимаемый с бьющимся сердцем и зазывным взглядом внезапно заблестевших глаз.

Когда герцог подошел к своему дому, огромная дверь распахнулась и шеренга лакеев в ливреях выстроилась в ожидании его прибытия. Он отдал шляпу и трость дворецкому, который произнес:

— Леди Элинор Ренхолд ожидает в желтой гостиной.

Выражение лица герцога не изменилось, хотя и не выразило удивления, но почти незаметная пауза повисла перед вопросом:

— Давно ли ожидает ее милость?

— Не больше четверти часа, ваша светлость. Я сообщил их милости, что вы можете вернуться поздно, но она решила ждать.

Герцог по широкой лестнице поднялся в желтую гостиную. Лакей отворил дверь, и, войдя, Мелкомб увидел старшую сестру, стоящую у окна. Ее пальцы нервно сжимали кружевной платочек.

Когда дверь отворилась, леди Элинор обернулась, и герцог увидел испуганный взгляд и дрожащие губы.

— Какая неожиданная честь, Элинор, — сказал он, подходя к ней.

— О, Себастьян, я должна была приехать, — с трепетом произнесла она.

— Ты выглядишь обеспокоенной, дорогая Элинор, — заметил герцог. — Позволь предложить тебе что-нибудь. Стакан мадеры или лучше чашку чаю?

— Нет, нет, Себастьян. Мне ничего не надо. Я хотела видеть тебя, и ты прекрасно знаешь почему. Я не сказала Джорджу, что поехала к тебе, я знаю, он запретил бы мне.

— Надеюсь, мой любезный зять здоров? — спросил герцог.

— Да, но ты знаешь, что он запретил мне видеться с тобой и ничто не может изменить его решения.

— Однако ты здесь, — отметил герцог. — Я никогда не верил, что в тебе столько мужества, Элинор.

Леди Элинор всплеснула руками. Когда-то она была хорошенькой, бледной и аристократичной, но теперь, с возрастом, ее очарование растаяло, она выглядела усталой и немного печальной.

— Ты должен помнить, Себастьян, что я любила Эми Шейн, — колеблясь, сказала она.

— И что же? — спросил герцог.

Леди Элинор вздохнула:

— Мне трудно говорить. Ты знаешь, я пришла из-за ее дочери. Утром я услышала, что… что…

— Что Роксхэм оставил ребенку деньги и сделал меня ее опекуном?

— Да, — воскликнула леди Элинор. — Как это случилось, Себастьян? Как ты можешь быть опекуном дочери Эми?

— Так случилось, — ответил он. — Я стал опекуном Равеллы Шейн последние полгода, фактически после смерти ее отца.

— Полгода! — воскликнула леди Элинор. — И я даже не знала, что ее отец умер! А где теперь ребенок?

— В школе.

— Где?

— Понятия не имею. Школу выбирал Хоторн.

— Что может знать о школах адвокат?

— Думаю, он навел справки, — заметил герцог, — и надеюсь, что это превосходная школа.

— Но, Себастьян, это же смешно! Как ты можешь быть опекуном девочки, невинного ребенка?

— Думаю, что слово «невинная» должно было прозвучать рано или поздно, — саркастически произнес герцог. — Моя дорогая Элинор, уверяю тебя, не я это придумал. У меня нет привычки что-либо объяснять, но я успокою твое любопытство. Десять лет назад меня пригласили участвовать в скачках. Я тогда окончил Оксфорд и гостил у Вейбриджа. Нас собралось довольно много. И мысль о скачках возникла после обеда. Мы хорошо отобедали, достаточно выпили и решили, что скачка должна быть как можно труднее. Приз, если я правильно помню, был тысяча гиней. Нам следовало завязать глаза и привязать левую руку к телу. Уверяю тебя, это была действительно увлекательная скачка.

— Да, да, — прервала его леди Элинор, — но как это связано с Равеллой?

— В компании был один умный человек, — продолжал герцог, как бы неслыша ее. — Он предложил, чтобы, поскольку многие из нас, без сомнения, погибнут в этой скачке, написать завещания. Мы приказали принести перья и бумагу и написали их тут же за обеденным столом. Некоторые из завещаний оказались действительно забавными, моя дорогая. Я помню, что очень дорогая танцовщица была оставлена на попечение весьма почтенного воспитателя сына Вейбриджа. Я часто думал, как он сумел отделаться от нее.