Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня

Маттео не отрывал глаз от Эрика. Его захватила история, и он с нетерпением ждал продолжения.

— А что же монах-августинец?

— Никто не знает, откуда он взялся. Чёрный как мавр, огромного роста, и говорит только на испанском. Он кое-как починил крышу церкви и начал проповедовать. Сначала его пытались выдворить с острова, но не тут-то было! Под церковью оказалась сеть подземных тоннелей, выкопанных ещё тевтонцами. Монах прятался от солдат, а потом выползал на свет божий и продолжал восстанавливать церковь. Со временем все к нему привыкли. Решили, что от одного сумасшедшего католика большого вреда не будет. Он круглый год ходит босой, а по воскресеньям читает мессы и причащает всех желающих. А желающих немало: на иностранных кораблях часто плавают католики. Я узнал об этом, когда разговаривал с матросами в портовом кабаке.

Сердце Маттео забилось от радости. Мысль о том, что вблизи Калина действует католический храм, наполнила его ликованием. Какое облегчение было бы исповедаться и причаститься!

Барон умолчал, что самозваный падре охотно отпускал даже смертные грехи, включая содомию. Незаконная торговля индульгенциями процветала: где-то же надо брать деньги на восстановление церкви.

— А как туда можно попасть? — Маттео умоляюще взглянул на барона.

— Я уже договорился с Леннартом, он нас отвезёт.

— Ах! — Маттео вскочил, зацепив париком пушистые яблоневые ветки, и обнял Эрика. — Как я вам благодарен!

Потревоженные пчёлы сердито зажужжали, а барону показалось, что неведомые насекомые с бархатными крыльями затрепыхались у него в животе. От этого хотелось ругаться или молиться, но он лишь похлопал Маттео по спине.

Отплыть на Смар удалось через несколько дней: Леннарт ждал подходящую погоду. Не зная, как объяснить отлучку учителю, Маттео ограничился полуправдой: сказал, что капитан Леннарт видел старую церковь на маленьком острове и пригласил их посетить святое место. Мазини не выносил морских прогулок и отказался от поездки. В последнее время он часто пропадал. Маттео подозревал, что у маэстро появилась любовница, как это неоднократно случалось во время их совместной жизни. К счастью, Мазини быстро пресыщался и возвращался к ученику помолодевший и с кипой исписанных нотных тетрадей. Женщины вдохновляли маэстро на сочинение новых опер, но не на создание семьи.

В день отплытия Юхан хлопотал с самого утра, обустраивая каюту для барона Линдхольма. Эрик привык к комфорту, и слуги разместили в крошечном помещении на юте мягкую постель и кресла. Украсили комнату ковром, а вино и съестные припасы спрятали в большом рундуке у входа. Барон похвалил Юхана и разрешил в случае морской болезни лежать на рундуке.

Маттео отвели откидную койку в каюте капитана: другого приличного места для молодого человека не нашлось. Но он был рад и этому, тем более, ночёвки на корабле не предполагалось.

Погода стояла великолепная: ясно и ветрено. Капитан дождался крепкого северного ветра, и теперь паруса двух мачт туго натягивались под боковыми порывами. Словно пританцовывая от нетерпения, лёгкая шхуна покинула гавань и взяла курс на зюйд-вест. Маттео стоял на юте рядом с Леннартом, с любопытством наблюдая, как пожилой капитан управляется со штурвалом. Пятеро матросов расположились на баке среди бухт корабельного каната. Как только «Фортуна» вышла из-под защиты скалистого мыса в открытое море, она легла на левый борт и понеслась по волнам, обгоняя крикливых чаек. Солёные брызги летели в лицо, Маттео держался за перила, ограждавшие ют, а ветер трепал его шляпу и парик, грозя сорвать с головы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На палубу вышел барон. Он надел удобную короткую куртку и высокие ботфорты, уместные в морском путешествии более, чем вышитый камзол и туфли на каблуках. Он проворно взобрался на ют и, хлопнув по плечу Леннарта, приобнял Маттео, укрывая от ветра:

— Видите там, на мысу, мою крепость? — он указал пальцем на скалу. — Я скоро вернусь домой. Граф прислал мне письмо.

— Он простил вас? — воскликнул Маттео. — Какая хорошая новость!

— Он назначил аудиенцию. Я думаю, он хочет простить меня лично.

Маттео узнал очертания Верхнего города. На голой и неприступной скале возвышался причудливый дом Линдхольмов. Его современная часть — дворец с открытой колоннадой из белого песчаника, похожий на средиземноморскую виллу, — вырастала из каменного тела старого рыцарского замка, увенчанного толстой тридцатиметровой башней. Ничего более странного и прелестного Маттео в жизни не видел. Он разглядел цветущие заросли на скальных уступах под белым дворцом, окошки-бойницы на башне и даже зубчатый парапет на её вершине.

Маттео вспомнил утро, когда барон преподнёс ему янтарную Деву Марию, и внезапно ощутил, как крепко и уверенно его обнимают сильные руки. Это были чистые братские объятия, дарившие поддержку и защиту. Ничего плохого. Никакого греха.

Барон Линдхольм оставался для Маттео загадкой. Пылкий до необузданности, откровенный до бесстыдства, порочный до жестокости, и при этом — щедрый, великодушный, благородный. Маттео верил, что поможет барону справиться с греховной страстью, как верил, что силой молитвы сможет избавиться от постыдных снов, волновавших его слабую душу. Слава богу, только душу, но не бесчувственное тело! Его тело было надёжно защищено, и Маттео радовался, что хотя бы оно его не предаст. То, что он испытал, поцеловав Джино, никогда не повторится, и эта мысль приносила успокоение. А душу можно вылечить молитвой.

Он осознавал, как мало понимает барона и окружающих людей. Линдхольм прав, Маттео не должен давать советы обычным людям — живым и страдающим. Нельзя требовать жертвы, ничем не жертвуя взамен. Если хочешь, чтобы кто-то исполнил твоё желание, подумай, что у этого человека тоже есть желания.

Это уже не барон сказал — это слова крестьянской девочки, познавшей в любви к кастрату лишь горькое разочарование. Маттео искренне жалел бедняжку, слишком чувствительную для этого варварского мира. Он был уверен, что она умрёт от горя, если её принудят выйти замуж за мужчину, которого она не просто не любила, а суеверно боялась. Маттео был готов на всё, чтобы ей помочь. Ради её свободы он собирался заключить постыдную и богопротивную сделку с бароном Линдхольмом, но сначала хотел причаститься и получить отпущение грехов. К счастью, в католичестве это практиковалось — отпущение будущих грехов.

25

Тевтонская крепость, построенная в незапамятные времена, сохранилась лишь частично, но функции свои выполняла. После тевтонцев ею владели датские, польские и шведские короли. Местный гарнизон не обладал большой военной силой, но, благодаря десятку артиллерийских орудий, мог угрожать проходящим кораблям и контролировать пути вдоль побережья. Русский военный флот, участвующий в Северной войне и блокирующий подходы к Риге, огибал остров Смар по длинной дуге. Осаждённая Рига ещё держалась, хотя до калинцев доходили тревожные новости. Неукротимый русский царь рвался на Балтику, как бешеный медведь. Одного Петербурга ему было мало.

Они пришвартовались у хлипкого деревянного причала. Капитан Генри Блом, седовласый вояка с пивным пузом и фиолетовым носом, радушно встретил гостей с «Фортуны». С большим трудом барон избежал торжественной трапезы в крепости.

— Мы спешим познакомиться с вашим знаменитым отшельником, герр Блом. Но уверен, капитан Леннарт с удовольствием посетит Смарские казармы. К тому же он привёз груз для солдат. — Заметив, что Блом оживился, барон добавил: — Нет, не девиц. Я видел бочки с солониной и пивом.

Эрик и Маттео в сопровождении Юхана, нагруженного провиантом и подарками для монаха-отшельника, двинулись по дорожке вдоль моря. Итальянские туфли увязали в песке, а треуголку, украшенную перьями, приходилось держать обеими руками. Барон поддерживал Маттео под локоть, иногда обнимая за талию. Ветер взметал с верхушек дюн тучи тонкого сухого песка, гнул чахлые берёзки и свистел в ушах. Только когда тропинка завела их в редкий подлесок, Эрик отпустил Маттео. По пути им встречались одинокие хижины, возделанные огороды и даже хутора в три-четыре домика. Из-за дюн, поросших диким камышом и карликовыми ёлочками, доносились заливистый детский смех и плеск воды. Самые смелые уже купались. Смар оказался не так безлюден, как думал Эрик.