Виктория Холт - Сестры-соперницы
В этот вечер за ужином во главе стола сел Фенимор, и она немедленно уставилась на него своими томными глазами. Фенимор был скроен по образу и подобию своего отца, и раз Карлотта собиралась выходить замуж за его кузена Бастиана, он просто не замечал ее восхищенных взглядов. Как и наши родители, брат создавал вокруг себя атмосферу надежности и безопасности, и это заставляло меня думать, что в любом случае, как бы ни повернулись дела, здесь всегда будет мой родной дом, где меня всегда приютят и защитят.
Карлотта говорила о своем будущем браке и о своем отношении к нему.
— Я пока не решила, — сказала она. — Я не уверена, что захочу похоронить себя в этой глуши.
— Вы привыкнете, — ободряюще сказал Фенимор. — Бастиану нужно будет заниматься хозяйством, и будьте уверены, вам не придется бездельничать.
— Когда мы жили в Испании, нам довольно часто доводилось бывать при дворе. Я уже чувствую, что начинаю скучать здесь.
— Тогда, — логично заметила Анжелет, — тебе не стоит выходить замуж за Бастиана, разве что у тебя есть какие-то иные интересы. — Она взглянула на меня, и я подумала: «О нет, сестрица, еще рано, не сейчас».
— А какие здесь могут быть интересы?
— Ну, скажем, верховая езда. Здесь для нее гораздо больше возможностей, чем в городе. Здесь бывают прекрасные праздники — майские, рождественские, когда мы украшаем дом падубом и плющом. У нас устраивают прием.
— Уверяю тебя, с придворным балом он не сравнится, — холодно изрекла Карлотта.
— И все-таки здесь есть масса любопытных вещей, — настаивала Анжелет. Можно пойти посмотреть на лесных ведьм.
— А кто это?
— Одну из них недавно повесили, — спокойно сказала Анжелет, — но найдется и какая-нибудь другая. Ведьмы здесь были всегда.
— А что ты знаешь о них? — оживилась Карлотта.
— Ну, они владеют многими секретами, верно, Берсаба?
— Они продают свою душу сатане в обмен на исполнение любого желания.
— Странно, что ведьмы почти всегда безобразные старухи, — сказал Фенимор. — Если бы они могли исполнять свои желания, то, думаю, они стали бы красавицами.
— Вероятно, среди них встречаются и красавицы, — сказала Карлотта.
Я торжествующе подумала: она говорит это о себе. Она-то точно ведьма.
— О моей бабушке говорили, будто она колдунья, а я в жизни не видела более красивой женщины, — продолжала Карлотта.
— Любопытно, — произнесла я, — передаются ли колдовские способности по наследству? Карлотта посмотрела на меня в упор.
— Полагаю, что это возможно, — сказала она, и я поняла: ей хочется, чтобы я поверила в то, что она обладает сверхъестественными способностями, позволяющими добиваться своей цели. Например, привлекать к себе людей, заставляя их забыть своих любимых, околдовывая их.
Сочтя, что такие разговоры являются неподходящими для молодых девушек, Фенимор с присущей ему решительностью, сменил тему беседы.
Дальше я уже не слушала их. Впервые с момента приезда гостей я ощутила радостное возбуждение.
* * *Через два дня после прибытия в Тристан Прайори Карлотты и Сенары к нам приехал Бастиан. Я заметила его, выглянув из окна, и растерялась. Хотелось броситься в свою комнату и запереться, но мы делили комнату с Анжелет, а я не могла закрыть и ее. В то же время мне хотелось выбежать во двор и бросить ему в лицо обвинения, оскорбления, крикнуть, что я ненавижу его.
Ничего подобного сделать я не могла, и виной тому — еще одна черта моего характера, которую я должна не то благословить, не то проклинать. Когда происходит какое-то приятное или неприятное событие, я способна смотреть на него со стороны, наблюдая свои и чужие действия, обуздывая свои эмоции, просчитывая наиболее выгодные ходы. Анжелет никогда ничего не анализирует и действует импульсивно. Если она рассержена, то ее гнев выплескивается наружу; так же обстоит дело и с радостью. Иногда мне кажется, что жить так, как она, гораздо легче. Взять хотя бы данный момент. Если бы я сейчас отправилась в свою комнату и залилась там слезами или, сбежав вниз, швырнула в лицо Бастиану упреки, люди узнали бы о моих чувствах. Но, будучи самой собой, пусть даже оскорбленной и униженной, глубоко (гораздо глубже, чем могла бы Анжелет) переживая происходящее, внешне я оставалась спокойной и размышляла: как в данном случае выгоднее поступить? Разумеется, я имела в виду сугубо личную выгоду.
Итак, я решила, что сейчас мне лучше уйти из дома, чтобы меня не оказалось под рукой, если Бастиан захочет поговорить со мной. А у меня будет время все обдумать.
Я быстро переоделась в платье для верховой езды, отправилась на конюшню и, оседлав кобылу, поехала. Когда ветер ударил мне в лицо и растрепал выбившиеся из-под шляпы волосы, я ощутила запах влажной после ночного дождя земли. Я почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, и поняла, что если бы могла расплакаться, то это принесло бы желанное облегчение. Но плакать я не имела права. Я лелеяла свою ненависть и думала о своей оскорбленной чести, зная, что Бастиан понравился мне тем, что обращал на меня внимания больше, чем на мою сестру, и именно гордыня заставила меня полюбить его. Теперь он оскорбил меня, любовь к нему исчезла, и я возненавидела его. Я хотела ранить его так, как он ранил меня.
Внутренний голос сказал мне: «Ты никогда не любила Бастиана. Ты всегда любила только себя».
Я знала, что это правда, и мне вдруг захотелось стать такой, как Анжелет, — никогда не обдумывать мотивы своих поступков.
Я свернула на тропу для вьючных лошадей. По обеим сторонам буйно цвела куманика, — сюда мы приходили в конце лета собирать ягоды для заготовок на зиму. Потом я проскакала галопом вдоль поля с густыми темно-зелеными всходами пшеницы и въехала в лес — в тот лес, где мы уединялись с Бастианом, когда он приезжал в Тристан Прайори. Цвела наперстянка. Как-то раз мы с Анжелет набрали этих цветов и принесли домой, где старая Сара, работавшая на кухне, рассказала нам, что эти цветы ядовитые и что ведьмы знают, как приготовить из них напиток, заставляющий человека уснуть навеки.
Мне хотелось бы угостить таким питьем Карлотту. Напрасно я явилась сюда, в то место, с которым было связано так много воспоминаний. Я вспомнила, как мы в последний раз были здесь вместе. Это было шесть месяцев назад, в январе, и деревья стояли без листьев — только кружева ветвей на фоне серого неба. Как они красиво выглядели, гораздо красивее, сказала я Бастиану, чем летом.
— Я предпочел бы листву, которая укрыла бы нас, — ответил он, — Сейчас здесь опасно.
— Чепуха, — заметила я. — Кто вздумает появиться в лесу зимой?
