Мэгги Осборн - Пока ты со мной
Когда Энджи добралась до дома, пришел поставщик льда со своей еженедельной глыбой льда и потребовал денег за доставку. На это ушло еще пятьдесят центов. Сняв шляпу и перчатки, она принялась месить тесто для булочек и оставила его подходить, пока выбивала пыль из половиков. Потом наступило время придать тесту форму. Подготовленные полуфабрикаты Энджи накрыла полотенцем, чтобы тесто подошло вторично.
Затем она присела на ступеньку кухонного крыльца, чтобы ощипать кур, складывая перья в старую наволочку. Она ненавидела ощипывать птицу, но приятно было сидеть на нежарком солнце, слушая шум повозок, проезжающих по Беннет-стрит, и грохот взрывов динамита в горах, к которым она уже успела привыкнуть.
На многих шахтах для откачки воды теперь пользовались водяными насосами. Из труб поднимались кольца дыма, сернистого и темного, и, переваливая через горные цепи, уплывали на юг. От поездов с рудой доносился свист и скрежет колес. Дым от них вливался в туман, висящий над долиной. Пыль повисала над улицами, домами, хижинами и палатками. Громогласный, шумный и полный энергии Уиллоу-Крик ничуть не походил на тот квартал Чикаго, где жила Энджи. Она вспоминала летние дни, такие мирные и спокойные, что порой ей казалось, будто она одна осталась на свете. Она знала, что это никогда не повторится. На шахтах работа шла круглые сутки, и город бодрствовал все двадцать четыре часа. Горняк, возвращавшийся после смены в полночь, мог поесть в дешевом ресторанчике или в месте подороже, а если сначала заворачивал в баню – поужинать в одном из отелей. Он мог заскочить в салун пропустить стаканчик-другой, сыграть в покер или пойти потанцевать в один из дансингов. Каковы бы ни были его пороки, он мог потрафить им в Уиллоу-Крик в любой час дня и ночи. Это вызвало у Энджи вопрос, чем занимался Сэм каждый вечер. Обычно он не возвращался домой до темноты. Вчера девочки уже легли в постель и уснули, когда он тихонько прокрался на кухню, чтобы узнать, не оставила ли Энджи для него ужин на плите. Она этого не сделала.
Но сегодня вечером она была намерена дождаться его. Им надо поговорить, этот разговор едва ли будет приятным. Пока хлеб пекся, Энджи резала кур и в уме перечисляла вопросы, которые считала нужным обсудить с Сэмом. И ей пришло в голову, что в последние пять дней она думала о Сэме больше, чем в истекшие десять лет. Она начинала ощущать его присутствие еще за завтраком, когда Сэм входил в кухню умыться и побриться. С первого дня это рутинное занятие – бритье – завораживало Энджи. Сначала он ставил на плиту воду в горшке. Потом снимал со стены зеркало и ставил его иа раковину, прислонив к стене. Затем он умывался и начинал шарить руками в поисках полотенца, которое обычно забывал здесь положить. Понаблюдав эту процедуру раза два, Энджи стала подогревать воду и раскладывать полотенце, едва успев встать и одеться. Конечно, это было ошибкой. Если женщина возлагала на себя какую-нибудь домашнюю обязанность, она закреплялась за ней навсегда. Теперь Сэм уже ждал горячей воды и приготовленного для него полотенца. Он, конечно, благодарил ее, но и только. После умывания Сэм точил бритву. Привычка, длившаяся годами, сделала его движения легкими и выверенными. Наконец он намыливал лицо и наклонялся к зеркалу, туго натягивая кожу до того, как прикоснуться к ней бритвой. Покончив с бритьем, он причесывался и завязывал волосы на затылке, где они вились и образовывали длинный локон, кожаным ремешком. Наблюдать за утренним туалетом Сэма казалось чуть ли не вторжением в его личную жизнь. Энджи испытывала при этом восхитительный трепет, как от соприкосновения с чем-то запретным. Никогда прежде она не видела, чтобы мужчина брился или причесывался. Она и не подозревала, что столь простое каждодневное действие могло создать эту странную атмосферу интимности.
Испытал ли Сэм нечто подобное в то первое утро, когда она ворвалась в кухню, одетая только в пеньюар и с волосами, заплетенными в косу, ниспадавшую на спину? Для нее этот инцидент оказался мучительным и неприятным. Но какое впечатление он произвел на Сэма? Было ли это моментом, сблизившим их? Стало ли напоминанием о Лоре? Ей не хотелось думать о Лоре, но трудно было о ней не думать. Ведь это был дом Лоры. На окнах висели ее занавески, на столе лежала ее скатерть. Лора то ли купила, то ли сама изготовила плетеные коврики. Она, вероятно, выбирала стулья и стол для той части большой комнаты, которая считалась гостиной. Кастрюли и столовые приборы принадлежали Лоре. Энджи спала на Лориной постели, готовила на ее плите и каждый день проводила долгие часы, сердясь на мужчину, которого Лора любила.
К тому же он не только вызывал гнев Энджи, но и заинтриговал ее. Сэм Холланд был красивым мужчиной, о котором когда-то Энджи мечтала и по которому томилась. Когда она смотрела на его рот, то вспоминала все долгие часы, которые провела во времена своего девичества в мечтах о его поцелуях. Смущенно она и теперь думала об этом.
Раздраженная нежелательным оборотом мыслей, Энджи положила куски курицы на горячую сковородку, потом пошла в спальню и принялась чистить весенний костюм, в котором собиралась завтра пойти в церковь. У нее оставалось время, чтобы сменить ленту на шляпке до того, как зажарится курица. Прежде чем почистить картошку, она закончила распаковывать последний из своих чемоданов. Внутри она нашла тщательно завернутую и упакованную любимую чайную чашку матери. На минуту Энджи присела на краешек кровати, держа чашку и блюдце в руках и вспоминая мать. Днем она писала письма за своим письменным столом, а рядом стояла эта чашка и чайник с чаем. Незадолго до смерти мать сидела на кровати, глядя в эту чайную чашку так, будто видела там вечность.
Энджи вертела чашку так и эдак, разглядывая узор из крошечных бутончиков на тонком фарфоре. Розы были такими же нежными и изящными, как ее мать. Энджи не понимала ясности духа и спокойствия матери и предполагала, что та не знала эмоциональных бурь и удивлялась всплескам гнева или радости мужа и дочери. Энджи и не думала и не выглядела, как мать. Она не обладала ее спокойствием и благородством и не была ни нежной, ни деликатной. Должно быть, она во многом разочаровала свою мать.
– О, мама! Мне так тебя не хватает. Я хотела бы поговорить с тобой о стольких вещах!
Энджи вздохнула, продолжая вертеть чашку в руках. Когда она готовилась к этому путешествию и укладывала вещи, то не предполагала, что задержится в Уиллоу-Крик дольше одной ночи. Она представляла, как поселится в маленьком домике и будет ждать окончания бракоразводного процесса.
Чашку она захватила с собой только как предмет, напоминающий о доме и его истории, чтобы она утешала ее в дни одиночества. Что бы, ради всего святого, подумала Эмили Бертоли, увидев, где Энджи живет теперь в ожидании начала новой жизни! Решив, что ей необходимо видеть что-то и касаться чего-то, что не принадлежало Лоре, Энджи поставила чашку с блюдцем на подоконник над кухонной раковиной, чтобы видеть их каждый раз, когда будет мыть посуду или готовить еду. Чашка с блюдцем будут ей напоминать о том, что ее пребывание здесь – дело временное. В конце концов она вернется домой, и на этот раз свободной женщиной.
