Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя
— Что слышно о Владимире Ивановиче? — тихо спросил он, когда они вышли из комнаты Ванечки. — Он скоро возвращается? Мальчик сильно тоскует, ему не хватает отца. Что с вами? Я вас обидел? Что-то не так сказал? Боже, простите, простите меня!
— Нет-нет, не беспокойтесь, все в порядке. — Анна остановила бросившегося поддержать ее Санникова. У нее вдруг закружилась голова, и перехватило дыхание. — Это… это мигрень, знаете, обычные дамские штучки.
— Вы особенный человек, Анастасия Петровна, — пристально глядя ей в глаза, сказал учитель. — Вы редкая женщина, умная, сильная. И если вы взволнованы, значит, случилось что-то нехорошее, и это выбило вас из нормы. Скажите, я могу вам чем-нибудь помочь?
— Когда-нибудь, наверное, сумеете, но сейчас… — Анна взяла себя в руки и улыбнулась. — Сейчас я просто хотела бы остаться одна. Не обижайтесь, вы правы, у меня появился повод подумать над некоторыми обстоятельствами, вторгшимися в мою жизнь. Но пока это — моя жизнь, и я должна сама разобраться во всем.
— Надеюсь, Владимир Иванович не обидел вас? — голос Санникова дрогнул.
— Вы полагаете, муж изменяет мне? — Анна вздохнула, светло и с облегчением. — Хорошо же вы думаете о нас! Не смущайтесь, полагаю, это единственное разумное объяснение, которое только и может прийти на ум нормальному человеку — честному и отзывчивому. Именно таким я вас считаю и верю, что вы никогда не дадите мне повода изменить свое мнение о вас.
— Но я… — хотел объясниться учитель.
Санников чувствовал себя отвратительно — не хватало еще, чтобы баронесса заподозрила его в ревности.
— Не волнуйтесь, — успокоила его Анна, — вы все сделали правильно: увидели, что мне плохо, и предложили руку друга. Надеюсь, вы и впредь сделаете это, если ваша помощь понадобится.
— Всегда, — прошептал смущенный Санников. — Для вас и вашей семьи — в любое время, днем, ночью, когда прикажете.
— Я могу только просить, — поблагодарила его Анна, — и надеяться, что вы в том не откажете.
Санников кивнул и вышел вслед за Боннэ, вернувшимся с улицы. Всегда к тому часу, когда учитель завершал занятия с Ванечкой, он отправлялся за фиакром, чтобы тот отвез учителя домой. Анна с теплотой посмотрела вслед Санникову и тут вспомнила, что все еще сжимает в руке листок со стихотворением. Она аккуратно сложила его вчетверо и решила, что будет всегда носить стихи с собою в ридикюле, как вдруг заметила на оборотной стороне листка какие-то записи, сделанные рукой Владимира.
— Господи! — воскликнула Анна. Это был черновик письма к графу де Морни — барон вызывал его на дуэль. Анна вздрогнула и бросилась догонять Санникова. — Павел Васильевич, Павел Васильевич! Остановитесь, не уезжайте!
Она выбежала на улицу и принялась кричать вслед фиакру, а потом кинулась за ним, подхватив подол платья и размахивая листком со стихами как флагом. Напротив соседней булочной фиакр, наконец, остановился, и Санников, немедленно спрыгнув, поспешил ей навстречу.
— Что случилось, Анастасия Петровна? — испуганно спросил он, удерживая ее за руки.
— Откуда у вас эта бумага? — задыхаясь от бега, спросила Анна, показывая Санникову оборотную сторону листка со стихотворением. — Это Володя, это его почерк!
— Извините, — развел руками Санников, — но так получилось. Ванечка израсходовал очень много бумаги, и даже ту, что я принес с собой. Он все время писал, а потом мял листы и выбрасывал в корзину для мусора. А когда бумага закончилась, я не знал, что делать, но он сказал, что бумагу можно где-то взять, и убежал. Я догадался, конечно, что Ваня направится прямиком в кабинет к Владимиру Ивановичу, но полагал, что у них так заведено с отцом, и не стал возражать, когда он принес целую пачку. Я даже не видел, что листки исписаны, Ваня держал их передо мной чистой стороной. Простите, Бога ради, что так вышло!
— Что вы, Павел Васильевич! — расплакалась Анна, сердечно обнимая его. — Это замечательно вышло! Вы даже не представляете, как это мне помогло! Скажите, а где остальные листы?
— Подозреваю, все там же, в мусорной корзине. Я сознательно не велел их выбрасывать и просил мадам Боннэ не трогать корзину. Вы знаете, у поэтов так бывает: вдруг кажется, что лучшие строчки ты уже написал и не заметил, и поэтому опять начинаешь копаться в том, что еще недавно считал бесполезным хламом.
— Родной вы мой! — воскликнула Анна, отпуская Санникова. — Вы даже не понимаете, как помогли мне!
— Так, значит, вы не сердитесь? — учитель казался смущенным и счастливым одновременно.
— Ни в коем случае! Я благодарна вам. — Анна вдруг порывисто приблизилась к Санникову и поцеловала его в щеку. — Вы спасли меня! Вы вернули мне надежду. Спасибо вам, мой друг. Езжайте спокойно и с Богом! А мне надо спешить.
Обомлевший от неожиданности Санников еще долго стоял на дороге, глядя, как Анна убегает, возвращаясь в дом. Он был взволнован и растерян — баронесса поцеловала его, но так, как матери целуют своих детей, а сестры — братьев. Если бы это значило что-то еще…
— Ну, и долго господин намерен так стоять? — подал голос возчик. — Или мне приплатят на простой?
Санников вздрогнул, вернулся к фиакру, и они отправились в Пасси, что на правом берегу Сены, где обитало немало русских эмигрантов.
Дома Анна тотчас вынула все бумаги из корзины для мусора, стоявшей в гостиной во время занятий. Потом она тщательно разгладила их рукой и разложила на столе в кабинете Владимира. Но лишь несколько листов оказались исписанными мужем, и все там касалось одного и того же человека — графа де Морни. Этот человек был известен как покровитель искусства, точнее красивых и талантливых актрис, и поэтому его внимание к Анне ее не удивляло, но граф никогда не был с нею настолько близок, чтобы давать Владимиру повод для вызова на дуэль. Что же тогда означало это письмо?
Анна вспомнила, что однажды де Морни присылал ей приглашение на банкет, который он устраивал для богемы у себя в доме. Значит, там должен быть указан его адрес. Анна решила, не тратя ни минуты, отправиться к графу и попытаться выяснить происхождение письма. Она попросила мадам Боннэ помочь ей переодеться и велела передать Варваре, что вернется, возможно, не скоро, но ее поездка очень важна, и поэтому не стоит волноваться и поднимать лишний шум. С Варварой француженка уже научилась объясняться при помощи мимики и весьма выразительных жестов. Няня, конечно, отдельные хранцузские, как она выражалась, слова все-таки понимала, но упорно отстаивала независимость родного языка от этой варварской картавости.
Пока Анна давала поручение мадам Боннэ, ее встревоженный такой поспешностью супруг, тяжело дыша, вернулся с улицы, доложив, что ему ужалось найти еще один фиакр, и госпожа баронесса может ехать. Анна сердечно поблагодарила их обоих за службу и отправилась на поиски истины.
