Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя
Сначала она навестила Катеньку, увлеченно игравшую в обществе Варвары. И Анна с удовольствием присоединилась к ним. Они играли то в ладошки, то в шар или шнур — обычные игры придворных детей, которым Катеньку обучили братья Репнины, юные наследники Михаила и Лизы Долгорукой. Поскольку отец мальчиков состоял при наследнике, им дозволялось играть с детьми цесаревича Александра и его супруги Марии — Сашенькой и Николенькой.
Вдоволь натешившись играми и успокоив сердце, Анна велела Варваре укладывать девочку — пришло время дневного сна. И, слушая, как Варвара вполголоса напевает знакомую с детства колыбельную, Анна посветлела душой и на короткое время забыла о тягостях и тревогах. Песня словно вернула ее в те безмятежные годы, когда они с Владимиром были маленькими, и жизнь казалась им полной радости и счастья.
Варвара, увидев, что Катенька начала засыпать, осторожно помахала Анне: иди, дескать, матушка, здесь все в порядке. Успокоенная Анна потихоньку вышла из комнаты дочери и направилась в гостиную, чтобы посмотреть, чем занят Ванечка. Ему тоже уже пришло время отдыхать, но до этого у него должно было окончиться занятие с учителем, занимавшимся с мальчиком математикой, литературой, историей, родной речью и иностранным языком.
Павел Васильевич Санников был одного возраста с Владимиром и происходил из семьи богатого симбирского помещика. И хотя начальное образование он получил в Горном корпусе, позже увлекся гуманитарными науками и слушал в Петербурге лекции на философском (историко-филологическом) факультете. В Европе Санников жил уже почти десять лет, но связи с родиной не прерывал. Он много писал, и его письма печатались как статьи сначала в «Общественных записках», а потом в ставшем весьма популярным в России «Современнике». Санников пару лет назад взял на себя заботу о главном редакторе этого журнала господине Белинском, коего почитал за личность выдающуюся и имеющую большое значение для отечественной литературы, и теперь возил его на курорты для лечения.
Павел Васильевич был человеком добрым и всегда благожелательным, его отличали терпение и хорошая настойчивость, выделяющая подлинного педагога. В искусстве он всегда демонстрировал весьма изысканный вкус и глубокое понимание, которые, будучи помноженными на его наблюдательность и талант рассказчика, превращали его в идеального наставника для молодого человека, вынужденного по обстоятельствам семьи проводить время вдали от родины.
— Маменька, маменька! — с радостным криком бросился к Анне Ванечка. — А я о тебе и папе стихи написал!
— Мы сегодня пытались заниматься поэзией, — пояснил его учитель.
Стихосложение было его слабостью: Санников прекрасно разбирался в поэзии и особую тонкость проявлял в оценке пушкинской. Но сам он, как поэт, писал вещи дилетантские, трогательные, но домашние, для альбома, что заставляло его переживать и иногда расстраивало. Однако Анне эта его «беда» казалась удачной именно в обучении Ванечки — Санников мог привить мальчику любовь и понимание поэзии, но она вряд ли стала бы смыслом его жизни. И Владимир поддерживал эти ее настроения. Он искренне полагал, что прививать подрастающему мужчине навыки стихосложения достаточно только в той мере, насколько это соответствовало бы его статусу галантного кавалера и образованного человека.
— Любопытно, очень любопытно, — ласково сказала Анна, принимая от сына листок бумаги и с удивлением вглядываясь в скачущие вкривь и вкось строчки. — Но что-то я никак не пойму…
— Извините, Анастасия Петровна, — смущенно откликнулся Санников, — позвольте Ивану Владимировичу прочитать вам стихи, а я ему помогу. Мы еще не успели переписать их набело.
— Да-да, разумеется, окажите любезность, прочтите вслух. Так даже лучше будет, — кивнула Анна и подала руку сыну, который уже тянул ее к креслу.
Анна села, а Ванечка встал посередине комнаты с торжественно развернутым листом бумаги. Его учитель застыл слева от мальчика и, заглядывая через его плечо в текст, подсказывал Ване ясным шепотом строчки и отдельные слова.
— Благословляю НебесаИ Господа за это счастье —Быть сыном своего отцаИ матери моей прекрасной.За детство средь родных пенат,За нежность сердца и вниманье,Какими в доме окружатМеня родительские длани.Моя душа полна любви,А сердце — пылкого признанья:Я вас благодарю за жизнь,Что вместе с Богом вы мне дали,
— вдохновенно читал Ванечка, эффектно вскидывая голову и в упоении блестя глазами.
— Умница ты моя! — нежно промолвила Анна, обнимая сына, когда, завершив чтение, он подбежал к ней и подал ей листок со стихами, предварительно поцеловав его. — Спасибо, спасибо, родной ты мой, это так замечательно…
— Вам понравилось? — улыбнулся Санников, подходя к ним. Анна подняла на него сияющие гордостью глаза и кивнула. Конечно, она прекрасно понимала, чья рука если и не водила пером по бумаге, то уж точно подсказывала речевые обороты и рифмы.
— Иван Владимирович хотел сделать вам приятное. И Владимиру Ивановичу тоже.
— Мама, а папа скоро приедет? — принялся тормошить ее Ванечка. — Я хочу и ему стихи почитать.
— Приедет, милый, обязательно приедет. — Анна едва удержалась от слез. — Ты позволишь мне сохранить это стихотворение?
Анна прижала листок к груди и погладила сына по голове. Все-таки хорошо, что он еще маленький и не сравнялся пока с Владимиром в строгости и независимости, иначе ей стало бы сейчас совсем невмоготу без нежности и тепла.
— Я позову Варвару, — Анна поднялась, — она уложит Ванечку. Было очень любезно с вашей стороны, Павел Васильевич, вдохновить его на эти строки. Я искренне тронута, спасибо.
— Что вы, Анастасия Петровна, — растерялся Санников. — Ваш сын — очень способный мальчик, и мне не стоит труда преподавать ему азы, а остальное — дело вдохновения. А оно ему, поверьте, дано, равно как и его прекрасной матери.
Сказав это, он вдруг еще больше смутился, сообразив, что невольно выдал себя, а Анна печально, но подбадривающе посмотрела на него. В глубине души она понимала, что вырвались эти слова не случайно. Анна уже давно замечала, что учитель питает к ней особую привязанность совсем не педагогического свойства, но никогда не поощряла его. Ее сердце уже много лет было несвободно, но чувствовало себя при этом не в рабстве страсти, а в благодати подлинного чувства, основанного на любви и уважении. И она видела, что Санников ценил это и оттого восхищался еще больше и все сильнее привязывался к ней и ее семье.
