Виктория Холт - Людовик возлюбленный
Процессию возглавлял Людовик.
Его красота вызывала всеобщее восхищение у всех, кто видел юного короля. Его грациозность: манеры, напоминающие о великом прадеде, были так величественны – трудно было поверить в то, что мальчику всего пятнадцать с половиной лет.
За королем следовала королева. Герцог де Бурбон шел по одну сторону от нее, герцог Орлеанский по другую, а принцесса де Конти, вдова графа де Бурбона и мадемуазель де Шароле несли шлейф красного бархата, отороченного мехом горностая.
Принцесс оскорбляла эта обязанность. Нести шлейф дочери польского короля, нищей изгнанницы, лишь волею случая оказавшейся любимицей фортуны.
Их предупредили, что Мария Лещинская уже не просто дочь Станислава, теперь она – королева Франции. Понимание тяжело давалось принцессам крови, и это было заметно по их кислым физиономиям.
Службу в Фонтенбло, как и в Страсбурге, вел кардинал де Роган. Он призвал почтить величие любимого короля Франции и его предков. Он заявил, что для него великая честь даровать его величеству целомудренную и благоразумную девушку.
В часовне начался благодарственный молебен, и Людовик, застенчиво взяв руку своей невесты, повел ее в королевские покои. Там уже были накрыты столы, короля и королеву посадили вместе. Герцог Мортемар встал перед ними на одно колено и вручил Марии шкатулку, отделанную бархатом и золотым шитьем. Внутри были драгоценности – свадебный подарок королеве для членов ее семьи.
Мария посмотрела на них с восторгом. Ее лицо залила краска, она повернулась к мужу и, плача от радости, прошептала: «Никогда раньше мне не дарили таких чудесных подарков». Людовика глубоко тронули эти слова, и он крепко сжал ее руку.
В этот момент она была очень хорошенькой, и король признался себе, что не променяет Марию Лещинскую ни на одну женщину в мире.
Для короля и королевы актеры представили пьесу Мольера. Понравилось всем, за исключением Вольтера, которого привела мадам де Пре. У него для развлечения молодых было кое-что собственного сочинения, и философ был разочарован тем, что предпочтение отдано грубому фарсу, в то время как в зале присутствовал тот, кто заслуживал внимания, признания и славы.
Все при дворе заметили перемену в молодом короле. Тот был просто пьян от радости и счастья. Придворные ласково улыбались ему и понимающе переглядывались. Брак обещал быть успешным. На следующий день Людовик призвал придворного цирюльника.
– Отрежьте мне кудри, – приказал он. – Я больше не ребенок.
Золотисто-каштановые локоны остригли без сожаления. Людовик надел парик. Теперь ему можно было дать лет восемнадцать—девятнадцать, почти столько, сколько было его жене.
Последующие несколько дней праздновали свадьбу. Фейерверки, иллюминации, танцы, на улицах щедро раздавали вино, и люди могли хоть на какое-то время забыть о своих несчастьях.
– Наш маленький Людовик стал мужем, – говорили они друг другу. – Скоро он избавится от своих министров и будет править один. Благослови его Господь! Вот тогда начнутся для Франции счастливые деньки!
Людовик был их героем, а негодяями – премьер-министр и его любовница, с этим чудовищем, Пари-Дюверне, которого они назначили министром финансов.
Даже Вольтер был счастлив, мадам де Пре представила его королеве, и при дворе была поставлена одна из его пьес. Кроме того, ему назначили пенсию, так что вся его ирония иссякла, и ему ничего не оставалось, как писать панегирики и оды.
Множество представительств от торговцев сменяли друг друга. Как обычно, по традиции пришли торговки с Ле-Аль в лучшей одежде. Они принесли в подарок корзину с трюфелями. «Ешьте их как можно больше, ваше величество, – сказала одна из женщин, – и заставьте его величество съесть их тоже, и как можно больше, ибо они помогут вам иметь детей».
Изящно приняв трюфели, Мария заверила женщину, что выполнит свой долг, а также поведала, что молится о том, чтобы в ближайшем будущем они с королем могли бы дать им дофина.
Людовик, встав на путь супружества, с каждым днем сильнее привязывался к Марии. Это был его первый любовный опыт. Юноша обнаружил в себе чувственность, о которой даже и не подозревал. В отличие от многих молодых придворных стараниями Флери он остался невинным и практически ничего не знал о плотской любви. Теперь Людовик ликовал. Он обнаружил средство получения большего наслаждения, нежели ему могла дать охота или игра в карты, и чувствовал глубокую благодарность королеве – партнеру в этом блаженстве. Их взаимный экстаз делал их одним существом, и это поражало Людовика. На фоне Марии другие женщины казались ему скучными и далекими от совершенства.
Если кто-то говорил Людовику о красоте какой-либо женщины, он резко возражал: «Она хороша собой, но по сравнению с королевой вовсе не так привлекательна».
Флери радовался такому положению дел. Он мог поздравить себя с тем, что был мудр и не позволял королю вступать в любовные отношения до брака. Дело де Ла Тремуй представляло огромную опасность, признавал он, но его удалось благополучно миновать, и теперь Людовик страстно влюблен в свою королеву, а это лучшая гарантия плодовитого брака.
Флери можно было не слушать своих шпионов, докладывавших, сколько ночей король проводит с королевой, так как супруги были неразлучны.
Виллеруа воспитал в мальчике уважение к этикету, и тот не забывал про него даже в горячке первой страсти. Церемония отхождения ко сну короля и королевы проводилась так же тщательно, как и во времена Людовика XIV. Сначала королеву готовили ко сну в ее спальне, а короля – в его. И после того, как приближенные вельможи и дамы удалялись, король шел через Зал зеркал в спальню королевы в сопровождении камердинера.
Его шпагу клали рядом с кроватью королевы, а ее фрейлина задергивала занавеси вокруг ложа, отгораживая их от внешнего мира, после чего уходила.
Утром король должен был, покинув королеву, вернуться в свою спальню для церемонии пробуждения. Существовала конкуренция за право передать одежду короля лично ему в руки.
Это было чудное время. Супруги были постоянно вместе. Королева выезжала вместе с Людовиком на охоту, сидела рядом с ним во время летних пикников. Идиллия продолжалась и зимой, когда они вместо пикников катались на санях. Народ собирался, чтобы посмотреть, как король и королева скользили по льду, обнявшись в санях в форме большой ракушки, украшенной изображениями купидонов. Это зрелище не могло не радовать глаз сентиментальных французов.
– Грядут хорошие дни, – говорили они друг другу. – Дайте ему немного времени, пусть побудет молодым и влюбленным, пусть еще немного продлит свой медовый месяц. А потом он сбросит своих корыстных министров и будет править нами сам. Он хороший и добрый, он поймет наши страдания. Да здравствует наш маленький Людовик!
