Анна Бартон - Дерзкая и желанная
– Нет и, честно говоря, не хочу, – признался Джеймс. – Беда в том, что твой брат не знает, где ты.
– Э, он знает, только не точно. Ему известно, что я поехала на северо-восток.
– В настоящее время ты даже не в том графстве, где должна быть, по его представлению.
– Да, однако я пытаюсь это исправить. Завтра к вечеру буду уже у тети Юстас, – уверила его Оливия и многозначительно добавила: – Если, конечно, мне позволят уехать.
– Я не намерен тебе препятствовать.
Оливия на минуту задумалась.
– Тогда, может, скажешь, зачем ты здесь?
Он отпустил ее ладонь, заложил руки за голову и, вытянув свои длинные, обтянутые бриджами ноги, самодовольно заявил:
– Я еду с тобой.
Святители небесные!
– К тете Юстас?
– Да. Должен же я убедиться, что к ее дверям ты прибудешь в целости и сохранности.
Оливия ощетинилась:
– Не думаю, что в этом есть необходимость!
– Вот в том-то и беда, что не думаешь! – отрезал Джеймс.
Ну, знаете ли…
Дверца кареты снова распахнулась. Хилди, с корзиной в руках, уже поставила ступню на подножку, но тут до нее дошло, что Оливия не одна. Служанка попятилась, широко раскрыв глаза.
– Позвольте мне. – Одной рукой Джеймс втянул ее в карету, а другой подхватил корзину.
Хилди плюхнулась на сиденье напротив и заломила руки.
– Прошу прощения, я не знала…
– Все в порядке, Хилди. Мистер Эверилл уже уходит.
Джеймс нахально улыбнулся и, повернувшись к служанке, сказал:
– Кажется, леди Оливия что-то не так поняла. Я намерен сопровождать вас в Оксфордшир.
– Не говори ерунды! – вскипела Оливия. – Дорога займет у нас почти два дня. Уверена, ты предпочел бы провести это время в каких-нибудь развалинах.
Он откинулся на спинку сиденья.
– Вовсе нет.
Оливия задумалась над своим следующим шагом, но когда ощущаешь жар, исходящий от тела Джеймса, трудно соображать. Резковатые линии его лица уравновешивались крупными, четко очерченными губами и глазами цвета мха. Нет, нельзя допустить, чтобы своей неотразимостью он поколебал ее уверенность.
– Ну что ж… Если ты так настаиваешь, будь по-твоему.
– Вот и прекрасно.
Оливия улыбнулась и захлопала ресницами на манер юной дебютантки.
– Но я вижу, у тебя нет с собой сумки. Уверена, ты захочешь взять что-нибудь с собой в дорогу: книгу или журнал, чтобы скоротать долгие часы в тесной карете, сухую одежду, еще какие-то необходимые вещи…
Джеймс склонил голову набок.
– И вы подождете здесь, пока я вернусь?
– Ну разумеется, – не моргнув глазом солгала Оливия.
– Что-то я сомневаюсь.
Проклятье!
– Что ж, прекрасно. – Она постучала по крыше, и карета покатила вперед. Наверняка Джеймс образумится, остановит карету и покончит с этим фарсом.
Но полчаса спустя, когда пять миль уже отделяли их от Хейвен-Бриджа, до нее наконец окончательно дошло: следующие несколько дней они проведут с Джеймсом плечом к плечу в интимной тесноте кареты. Единственным светлым пятном во всей этой ситуации было то, что его присутствие, каким бы раздражающим ни было, отвлекало ее от дергающей боли в ноге.
* * *Это была неудачная затея.
Спонтанные решения вроде этого не в натуре Джеймса: он привык действовать взвешенно, организованно, в соответствии с логикой, а эта поездка в Оксфордшир бросала вызов всем его прежним убеждениям.
У него не было другой одежды, кроме той, что на нем; в кармане обнаружилось несколько двадцатифунтовых бумажек и письмо, которое отец Оливии оставил ей как часть своего завещания. Джеймс провел ладонью по сюртуку, убеждаясь, что бумага на месте.
Письмо он решил держать при себе: оставлять его в гостинице, даже на короткое время, было слишком рискованно. Кто-нибудь может войти в комнату в его отсутствие, прихватить письмо, и тогда Оливия никогда не прочтет отцовское послание.
У Джеймса не было возможности поставить в известность своего кучера, куда направляется, и отдать распоряжение, когда за ним приехать, а также сообщить дяде Хэмфри о своих планах, и старик будет волноваться.
Но если бы он поверил его словам и покинул карету, чтобы собрать кое-какие вещи и поговорить с Айаном, то, вернувшись, не нашел бы ничего, кроме глубоких вмятин от колес экипажа, залитых дождевой водой.
А он не мог вот так просто отпустить ее.
Она неподвижно сидела рядом с ним, фыркая, словно хотела дать понять, с каким трудом терпит его общество.
И хотя сложившаяся ситуация у него тоже не вызывала восторга, ему нужно было убедиться, что Оливия благополучно доехала до тетки. Он мог бы освободить себя от этой обязанности, если бы набрался смелости сообщить Хантфорду о недозволенных разъездах его сестры… но не сделал этого.
Потому что это было бы предательством по отношению к Оливии.
В какой-то момент этим утром он осознал, что ценит дружбу с ней ничуть не меньше, чем с ее братом.
Она заняла важное место в жизни Джеймса, важное в таком смысле, в который он не желал слишком углубляться.
Оливия была раздражена и зла на него, что Джеймс находил крайне огорчительным, потому что, похоже, привык быть постоянным объектом ее обожания. Как он мог все эти годы принимать это как само собой разумеющееся?
Ее горничная коротала время за штопкой, однако каждые пять минут настороженно поглядывала на него, словно опасалась, что пока будет завязывать на нитке узелок, он набросится на ее хозяйку.
И Джеймс вежливо улыбался всякий раз, как служанка смотрела в его сторону, твердо вознамерившись завоевать ее доверие, даже если ему не удастся вновь снискать благосклонность Оливии.
Почти два часа они ехали в тяжелом, неловком молчании. Выносить это и дальше Джеймс просто не мог.
– Кто-нибудь еще, кроме меня, проголодался?
Хилди отложила штопку и взглянула на хозяйку:
– Вы не ели с самого утра.
Оливия бросила на него быстрый взгляд, и он понял, что она вспоминает тот пир, который был у них на вершине холма.
– Я не хочу есть.
Служанка тем не менее вытащила корзину из-под сиденья.
– Жена трактирщика упаковала чудесные бутерброды с курицей, яблоки и эль. Может, все-таки что-нибудь попробуете?
– Спасибо, нет.
Решительно настроенная найти чем соблазнить Оливию, Хилди порылась в корзинке.
– О, да тут еще и булочки. В конце концов вы должны поддерживать в себе силы.
– Для чего? Я же не пешком иду к тете Юстас.
Служанка опустила взгляд и накрыла корзинку тканью.
– Ох, Хилди, – покаянно проговорила Оливия. – Прости, что веду себя так грубо. Просто кое-кто, – она зыркнула в сторону Джеймса, – похоже, пробуждает во мне все дурное.
– Значит, вы что-нибудь поедите? – с надеждой спросила служанка.
