Лаура Кинсейл - Летняя луна
– Художник Антонио Веррио, – сказал Рансом. – По-моему, хорошая иллюстрация занятий моих знаменитых прародителей.
– О! – Мерлин пыталась понять, были ли его прародители итальянскими ораторами. Но она не успела об этом спросить – он повел ее вверх по лестнице, потом через большую арку, потом по длинному коридору с каменным сводом. Эхо его шагов смешалось с шарканьем ее ночных туфель. Девушка бросала взгляды на мраморные бюсты, стоявшие вдоль стен коридора. Опять прародители, догадалась она, и все задрапированы в тоги.
Лакей выступил вперед и поклонился, открывая высокую дверь. Прохладный холл был освещен солнечными лучами, и Рансом подтолкнул ее вперед, в этот островок света.
– Маман, – произнес Рансом и подошел к даме, поднявшейся со стула к ним навстречу. Он склонился, чтобы поприветствовать ее. На фоне бьющего в высокие окна солнца были видны только черные силуэты их фигур. Мерлин медлила около двери, не торопясь встретить еще один леденящий прием.
– Добрый вечер, Деймерелл. – Дама говорила приятным голосом, очень похожим на голос Рансома. – Ты привез гостью?
Силуэт герцогини протянул руку навстречу Мерлин. Стесняясь поношенного халата и спутанных волос, Мерлин, сжав кулаки, топталась на месте, мечтая о том, чтобы спрятаться за огромной дверью.
Вдовствующая герцогиня шагнула вперед и вышла из солнечного света. Мерлин продолжала стоять, пытаясь изобразить улыбку, пока мама Рансома снизу доверху оглядывала ее.
Девушка заметила, что выражение лица герцогини изменилось – совершенно неожиданно на нем появилась доброжелательная улыбка.
– Я поняла! – воскликнула она и взяла Мерлин за руки. – Это же дочь Кларесты. Моя дорогая! Ох, моя дорогая! Вы так на нее похожи, когда улыбаетесь.
Мерлин вдруг оказалась в благоухающих объятиях, затем герцогиня взяла девушку за руку и решительно подвела к Рансому:
– Где же ты нашел ее, Деймерелл?
Он улыбнулся:
– Ты уже угадала, кто она. Должен ли я лишить тебя удовольствия и рассказать об остальном?
– Разумеется, нет! Это был риторический вопрос. Сначала я попробую подумать и понять, почему она прибыла к нам в халате и домашних туфлях, а уже потом – для чего ты ее к нам привез. Дорогая, вы выглядите, как самый настоящий беспризорник. Идите сюда, хотите присесть?
Она подвела Мерлин к позолоченному креслу с обивкой из тонкого кружева. Мерлин уселась посредине, опасаясь, что может нечаянно испачкать кремовый подлокотник, если вдруг на руках ее осталась въевшаяся лабораторная грязь. Теперь, когда глаза не резал солнечный свет, она смогла разглядеть помещение целиком. Комната превосходила по размеру гостиную ее дома. Внимание притягивали картина с арабским скакуном в натуральную величину и выцветшие гобелены со сценами охоты и сражений. Хрустальная люстра отбрасывала на дорогой ковер яркие красные, синие и желтые блики.
Вдруг герцогиня вздрогнула. Это отвлекло Мерлин от изучения окружавшей ее роскоши.
– Деймерелл… надеюсь, бедное дитя не страдает тем же, что и ее мать?
– Вовсе нет, – весело ответил Рансом. – Я уверен, она начнет вполне вразумительно разговаривать, когда перестанет ловить языком мух.
Мерлин опустила глаза, она все еще не могла привыкнуть к новой обстановке. На несколько секунд повисла пауза.
– По-моему, для ловли мух лучше всего использовать лягушек, – предположила она, поскольку оба, очевидно, ожидали от нее какого-то ответа.
У Рансома появилась особая складочка около рта. Вдовствующая герцогиня перевела взгляд с Мерлин на сына, затем обратно на нее.
– Как вас зовут, дорогая моя? – спросила она.
– Мерлин Ламберн, мадам. Меня назвали в честь Джона Джозефа Мерлина.
– Гениальный механик, – подсказал Рансом, заметив непонимающий взгляд матери. – По-моему, у нас в доме были сделанные им часы.
– Они у вас есть, это правда? – Мерлин заинтересованно подскочила. – А можно мне на них посмотреть?
– Конечно же, можно. Только не прямо сейчас, – поспешил добавить Рансом, так как Мерлин уже вскочила на ноги. – У тебя каникулы и ты отдыхаешь от работы, не забыла?
Протесты Мерлин прервал радостный возглас герцогини:
– Вот оно, я догадалась! Вы помолвлены и собираетесь пожениться.
Мерлин изумленно обернулась. Рансом склонил перед матерью голову, но выглядел не таким довольным, как раньше, когда она высказала правильную догадку.
– Очень близко к истине, – спокойно сказал он. – Я в самом деле просил Мерлин об этом.
Герцогиня нахмурилась. Она смотрела то на Рансома, то на Мерлин. Сын ее хотел что-то сказать, но она жестом остановила его:
– Не надо, не рассказывай мне. Лучше я посмотрю по картам.
Она поднялась, взяла Мерлин под локоть и обняла ее:
– Добро пожаловать, дорогая. Располагайтесь, как дома. Уверена, ваш багаж прибудет вслед за вами. Деймерелл никогда не забывает о таких вещах, – она задорно улыбнулась. – Не забывает даже тогда, когда ловит французских шпионов и спасает девушек, похищая их прямо из постели рано утром.
Мерлин внезапно обнаружила, что она и Рансом уже стоят у двери.
– Как твоя мама обо всем узнала? – спросила она. – И откуда она знает, как звали мою маму?
Рансом пожал плечами:
– Она говорит, что это женская интуиция, но, скорее, это ее хобби. Мама любит доказывать, что, пока невежественные мужчины возятся с собственными представлениями о логике, она может угадать все, что хочет, по малейшим внешним признакам. – Он остановился у винтовой лестницы, где горничная поджидала Мерлин, чтобы показать ее комнату наверху. – И иногда у нее чертовски здорово это выходит.
Глава 5
Рансом находил удовольствие в том, что в доме сохранился неподвластный времени распорядок, когда хозяину полагалось одеваться с помощью камердинера. Но он никогда не стал бы распространяться об этом. Так же, как и не открыл бы никому настоящей причины, почему из всего огромного родового гнезда он выбрал для себя апартаменты на первом этаже, предназначенные для официальных церемоний. Все домочадцы давно переехали в удобные, роскошно отделанные спальни наверху; Рансом же по-прежнему жил в этих по-военному казенных комнатах. Не потому, что ему нравилась их помпезная, унылая роскошь. И не потому, что с восьми лет он разделял с дедом его герцогские покои. И даже не потому, что сейчас герцогом был он сам.
Нет, он пользовался этим помещением лишь потому, что оно располагалось на первом этаже. Никому и никогда он не смог бы признаться в том, что просто боится высоты. Это была его единственная, непреодолимая слабость, тайная причина всех его странных и порой эксцентричных поступков, вызывавших обидные сплетни. До сих пор о ней никто не знал и не должен был узнать. Герцог Деймерелл не мог позволить себе иметь слабости.
