Лаура Кинсейл - Летняя луна

– Но моя летательная машина… – засомневалась Мерлин. – Она же вам не нравится.

– Я никогда этого не говорил.

– Вы называли ее «проклятая летательная машина» и еще «чертова летательная машина». Вы сказали, что я скорее всего сверну себе шею, – она сглотнула. – Вот что вы говорили о ней. Я все помню.

– Ну ты действительно свернула бы себе шею, – сказал он, пытаясь ее образумить. – Не могу же я безучастно за этим наблюдать. Так же как не могу допустить, чтобы твоя жизнь была сломана из-за моего необдуманного поступка. Я буду стараться охранять тебя от ударов, Чара. Клянусь.

– Но как вы не понимаете, – разочарованно сказала она, – я же работаю над летательной машиной. И она будет именно летать, а не падать.

Она ощутила, как он втянул воздух.

– Мерлин, – мягко сказал он, – люди не летают. Летают птицы. Если человек прыгает с обрыва, привязав себе пару крыльев, он падает. И разбивается насмерть. – С легким трепетом он сильнее сжал ее в объятьях. – Вряд ли это принесет нам с тобой много радости.

– Нет, вы опять ничего не поняли, – в отчаянии сказала она. – Разве вам не хотелось бы летать? Взлететь так высоко, как только можно, увидеть с высоты все вокруг, передвигаться со скоростью ветра?.. – Она отодвинулась от него. – А я уже могу это сделать. Я знаю как. Это сложнее, чем просто привязать себе пару крыльев. Гораздо сложнее. Но это заработает… когда-нибудь. Я уверена.

Странное выражение промелькнуло у него на лице – и испуг, и удивление, и нежность, и гордость.

– Значит, пока каждый останется при своем мнении.

Мерлин опустила глаза, разочарованная тем, что он не поддержал ее, не поверил в ее мечту:

– Похоже, что так.

Она ощутила на себе его взгляд, изучающий и тревожный. Через какое-то время он сказал:

– И ты не хочешь замуж, как я понял.

Она не ответила.

– Мерлин, летательная машина – это не ты сама. Не позволяй ей разрушить то, что действительно важно.

– Но она и есть то, что важно! – взорвалась Мерлин. – Она и есть я. То есть… – Она замолчала, подыскивая слова. – Во мне больше ничего и нет, только это. Это и есть я сама. Я изобрету летательную машину, которая будет работать. Так всегда говорил дядя Дориан.

С сердитым видом Рансом отвернулся к окну и потер переносицу. Мерлин наблюдала за ним сквозь пряди распущенных волос, смотрела, как неяркий луч солнца подчеркнул его сильные скулы и четкую, властную линию подбородка. Хотя он и хмурился, лицо его сохраняло все то же теплое выражение, так ему несвойственное. Рансом не был похож ни на кого из тех, с кем она встречалась раньше. Очень сдержанный внешне, безупречный в одежде и манерах, он был наполнен энергией, излучал силу, способную смести с пути любое препятствие. Мерлин вдруг осознала, что он действительно ее похитил, что увозил из дома против ее воли и что после того первого инстинктивного удара ногой она ровным счетом ничего не сделала, чтобы освободиться. Да и тот удар, мрачно подумала она, оказался безрезультатным.

Рансом задумчиво перебирал ее пальцы, рассматривая каждый в отдельности.

– Я думаю, – сказал он наконец, – будет лучше, если ты на время оставишь работу над летательной машиной.

Мерлин сжалась и отняла свою руку:

– Это невозможно, мистер герцог. – Рансом ухмыльнулся, и она быстро поправилась. – Мистер… м-м… то есть Рансом.

Он приподнял ее подбородок.

– Это здорово, что ты называешь меня по имени, – сказал он. – Я не слишком часто его слышу.

– Его легко запомнить. – Она постаралась ускользнуть от его прикосновения. Было трудно сохранять трезвость мысли, когда он смотрел на нее своим особенным взглядом. – Что бы вы ни говорили, я не перестану работать над летательной машиной, даже ради говорящей коробки.

– Хорошо, – легко согласился он. – Тогда вообще не работай. Представь, что визит в Фолкон-Хилл – это каникулы.

Она закусила губу и упрямо нахмурилась.

– Мерлин, – голос его звучал предельно мягко, – мне больно слышать, когда ты говоришь, будто в тебе нет ничего, кроме выдумки двоюродного деда. Это неправда.

– Нет, это правда. Что я еще изобрела, кроме этого? Ну да, однажды я сделала чайник, который кипятил воду с помощью электричества. И есть еще говорящая коробка, но кому может понадобиться такая ерунда?

– Я думаю, найдется какой-нибудь парень с заячьими мозгами, которого твоя говорящая коробка как раз и заинтересует. Но я имел в виду не изобретения. В жизни есть много других вещей, кроме механики и химии.

– Я люблю механику, а вот химию, если честно, не очень.

– …Например, я говорю о детях. Тебе никогда не хотелось завести семью?

Мерлин застыла в удивлении. Она представила себе дом, в котором выросла. Дом был наполнен покоем и тишиной при жизни дяди Дориана, и стал еще спокойнее и тише, когда тот умер. Она ощутила пустоту в груди, и губы ее непроизвольно дрогнули.

– Нет! – с вызовом сказала она. – Дядя Дориан говорил, что от детей одно беспокойство. Они очень шумные и вечно требуют что-нибудь, когда ты пытаешься сосредоточиться.

Он изучающе взглянул на нее.

– Понятно.

– Нет, – сказала она уже более твердо, – я абсолютно не хочу иметь детей.

– А ты их вообще когда-нибудь видела?

– Допустим, не видела, но дядя Дориан мне все о них рассказал. Он предпочитал, чтобы дома были не дети, а ежики.

Рансом посмотрел на связанного незнакомца и удостоверился, что тот все еще не пришел в сознание. Он придвинулся к Мерлин и взял ее за руку.

– Чара, – произнес он так нежно, как только сумел, – а ты понимаешь, что из-за того, что между нами произошло, у тебя может появиться ребенок?

Глаза ее расширились.

– Но я же его не хочу.

Он с удивлением понял, что эта фраза уязвила его гораздо сильнее, чем он мог предположить. Он сдержал сердитый ответ, готовый было сорваться с губ.

– К сожалению, – осторожно сказал он, стараясь подавить охватившее его чувство, – это уже не зависит от наших с тобой желаний. Если я… если ты будешь носить моего ребенка, то… – Он замолчал. Он вдруг вспомнил часовню и склеп в Фолкон-Хилле – два маленьких мраморных памятника, а над ними один большой.

Горло его перехватило от знакомых уже эмоций: чувства вины, пережитого крушения надежд и горести о том, чего не случилось. Он был женат, но не по любви. Он никогда и не рассчитывал жениться по любви. И все-таки молодая веселая девушка, которую выбрал ему дед и с которой он прожил десять месяцев, оставила после себя такую пустоту в его душе, которая за двенадцать лет так и не исчезла. Он даже не успел ее как следует узнать. Как не успел узнать и своих дочерей-двойняшек, которые лишь на три часа пережили мать. Мысль, что Мерлин Ламберн не желала иметь от него детей, вдруг наполнила его неожиданной болью и заставила вновь пережить состояние одиночества и отчаяния.