Шейла Бишоп - Кузина королевы
Она прошла через все муки лишения любви. Однажды она уже испытывала их – когда ее разлучили с Чарльзом Блаунтом. Но в этот раз все было гораздо мучительнее. Филипп, хоть она с ним ни разу не встретилась, постоянно был где-то рядом, в Лондоне. Куда бы ее ни приглашали, хозяева предусмотрительно исключали его из списка приглашенных, но он был у них за день до этого или ожидался на следующий. Она чувствовала, что его страдания еще более велики, чем ее собственные.
Филипп болезненно переживал их разлуку – у него не было сил ни работать, ни развлекаться, он не слушал друзей, которые приходили в отчаяние, видя, как он своими руками рушит карьеру. Его вошедшие в легенду сила духа я доброжелательность, казалось, навсегда покинули его. К нему вернулась бессонница. Он просиживал ночи напролет, сочиняя сонеты, которые посылал потом Пенелопе через Фулка Гревилля. Они были безупречны – даже в худшие свои времена Филипп не опускался до посредственности, – но настолько насыщены отчаянием и жалостью к самому себе, что Пенелопа едва могла заставить себя их прочесть.
– Разве я могла поступить иначе? – спрашивала она у своей сестры Дороти.
– Пенелопа, милая, ты у меня такая хорошая – терпеть не могу, когда тебе плохо. А что касается этого искусно рифмованного безумия – может, ему становится легче оттого, что он пишет эти сонеты, но тебе-то от них только тяжелее.
– Может быть, и так, но, по крайней мере, у него есть это утешение. Я не стану отказывать ему в нем из-за того, что у меня его нет.
Но всего через неделю она обнаружила то, что могло стать ее утешением, – она поняла, что ждет ребенка. Это оказалось большой неожиданностью для нее – ведь последние несколько месяцев ее мысли были заняты совсем другим. Пенелопа ожила. Она не собиралась сокрушаться о том, что его отцом был нелюбимый человек. Она стала надеяться, что ее сын – или дочь – будет настоящим Деверо, похожим на ее брата Робина. О чем еще может мечтать будущая мать?
Однажды вечером, когда она уже собиралась подняться к себе в спальню, Джейн Багот сказала ей, что во дворе перед домом собралась компания певцов.
– Певцов? Как странно... Сегодня какой-то праздник?
– Нет. – Служанка помолчала. – Это мистер Сидни, миледи. Он так долго ждал встречи с вами. Это ведь не будет неприлично – просто сказать ему несколько слов?
– Я предупреждала его, чтобы он не искал встречи со мной, – нахмурилась Пенелопа. Ситуация была не из приятных, но, в конце концов, она же не могла всю жизнь скрываться от племянника своего отчима. Лучше поговорить с ним сегодня, потому что следующая их встреча может произойти при еще более неблагоприятных обстоятельствах. – Его светлость еще не вернулся?
– Нет, мадам.
Пенелопа прошла в другой конец залы, отодвинула драпировку и выглянула из окна. Был летний вечер. На фоне позднего заката выделялись фигуры певцов. Слова песни были ей хорошо знакомы – их написал Филипп в пору их ничем не омраченной любви.
Не притворяйся, что не знаешь, для когоЖивые строки сердца моего.К тебе одной обращены мои уста,К той, чья смертельно ранит красота.
Одна фигура отделилась от остальной группы. Это был Филипп.
– Стелла, милая моя.
– Филипп, вам нельзя было приходить.
– Я был вынужден – иначе я умер бы. Я так мечтал о встрече с вами. О, как вы красивы в этом закате – вся золотая, мягкая... Стелла, позвольте мне хоть иногда видеться с вами. Я так мучаюсь без вас, в одиночестве.
Он действительно выглядел похудевшим и усталым. Пенелопа поняла, что все так же любит его, может быть, даже сильнее, но все же он казался каким-то далеким, отстраненным – это, вне всякого сомнения, давала о себе знать мысль о ребенке у нее под сердцем.
– Ну же, Пенелопа, позвольте... – настаивал Филипп.
Искушение было велико. Но Филипп, не осознавая этого, сам вырыл себе яму. Его яростная отповедь в саду в Уонстеде многому научила Пенелопу – она понимала теперь, что слабость и уступчивость могут привести к печальным последствиям в будущем.
– Нет, – тихо ответила она. – Нам поможет только разлука. Время вылечит нас, вот увидите.
– Что оно вообще может, это достославное время?! Я люблю вас столь же сильно, как любил в январе или мае. И всегда буду любить, до конца жизни!
Разве могло это быть правдой? Пенелопа видела его освещенное любовью лицо, и ей вдруг показалось, что она старше его.
– Филипп, конец вашей жизни еще так далек. У вас в распоряжении, как минимум, лет сорок, а то и больше. Будет еще много новых встреч, новых дел, будьте благоразумны...
– Благоразумен! Именно благоразумие говорит мне, что я никогда не встречу женщину лучше вас. Стелла, этот спор ни к чему не ведет.
Послышалось отдаленное цоканье копыт.
– Наверное, это Рич возвращается. Вы должны скорей уйти.
Филипп, казалось, не понимал, о чем она говорит. Несмотря на то, что Пенелопа любила и жалела его, сейчас она думала только о том, как заставить его быстрее исчезнуть. Рич придет в ярость. У него был деловой ужин в Сити, и, наверное, он очень пьян. Выпив, он всегда превращался в зверя, и Пенелопа боялась, как бы он не начал ее бить. Он не обратит внимания на ее беременность – а безопасность ребенка была единственной вещью, которая в этот момент заботила ее.
– Филипп, прошу вас...
– Я должен бежать от этого мужлана?
– Если он увидит вас здесь, то плохо будет не вам, а мне.
– Да, – одумался он. – Простите меня, любимая. Я такой же осел, как и он. Это ужасно – оставлять вас такому мужу.
Цокот копыт приближался. Филипп, встав на цыпочки, умудрился прикоснуться губами к ее руке. Затем, не сказав больше ни слова, он повернулся и медленно пошел в сторону пламенеющего заката. Наверное, он возлагал на их сегодняшнюю встречу большие надежды, но уходил в разочаровании.
Где-то спустя неделю она узнала, что он уже несколько дней рыщет по Майл-Энд-роуд в надежде, что встретит ее экипаж. Какая унизительная сцена: несравненный Филипп Сидни, бродящий среди простолюдинов по дороге, алчущий одного только взгляда замужней женщины, отказавшейся видеться с ним. Никто и никогда не будет поклоняться ей столь же самозабвенно, так же, как никто и никогда не заставит ее чувствовать себя столь же виноватой и несчастной. Неожиданно для самой себя она обрадовалась, когда Рич забрал ее с собой в Лиз. Он старался обращаться; с ней помягче, хотя и на свой, не очень-то приятный лад. В основном из-за будущего наследника. К тому же недавно ему пришлось выслушать суровую отповедь Лейстера, который ясно дал ему понять, что весь двор смеется над тем, как он обращается с молодой женой.
Филипп все еще слал Пенелопе сонеты через Фулка Гревилля, но их стало меньше, и настрой их изменился. Он начал возвращаться к жизни с того момента, как она покинула Лондон, и, хоть и пребывал еще в меланхолии, понемногу начинал напоминать прежнего Филиппа. К нему возвратился его искрометный юмор, и до нее доходили слухи, что он упорно работает, – поговаривали, что скоро его снова пошлют в Ирландию. Он написал сонет, где Астрофил просит Стеллу позволить ему посвятить себя службе своей стране. Это был хороший знак. Сразу же после этого сонета Пенелопа получила еще один, самый горький и мучительный в цикле, – в нем он излагал мысль о том, как недостойно вел себя в течение последнего года.