Шейла Бишоп - Кузина королевы
– Я понимаю теперь, что обращалась с вами неподобающим образом. Я не собираюсь защищать себя, но когда вы сказали, что я не способна любить – это больше, чем я могу вынести. Филипп, я люблю вас. Мне следовало думать о том, что я делала. Вместо этого я просто закрыла на все глаза. Простите меня. Вот и все, что я хотела сказать. А теперь, если я вам не нужна, я уйду.
Филипп встал и повернулся так стремительно, что чуть не уронил стул, на котором сидел.
– Вы нужны мне, – произнес он дрогнувшим голосом. – Драгоценная моя, вы нужны мне больше всего на свете. Ну же, перестаньте смотреть на меня так потерянно, все уже кончилось, все забыто. Бедная моя Стелла, не терзайтесь, прошу вас.
Пенелопа смахнула слезу и сказала первое, что пришло в голову:
– Слава Господу, вы перестали называть меня ваша милость.
Он рассмеялся:
– Это задело вас? Что ж, я этого хотел.
– Я это заслужила.
– Да, дорогая, это так, – ответил он без улыбки.
Пенелопа обратила внимание на то, что Филипп не взял назад ни одного своего слова. Он был добр и нежен, целовал ее мокрые глаза, успокаивал ее, но никогда не изменил бы правде, взяв на себя вину за ее ошибки. Если она когда-то и считала его слишком мягким, то только до этого момента.
– Когда мы сможем побыть одни, Стелла? Мы потеряли целый день, а завтра вечером я возвращаюсь ко двору.
– Мать ждет гостей.
– А мы не можем встретиться после обеда в лесу?
– Только не в лесу.
– Отчего? Вы, наконец, обнаружили, что я не являюсь образцовым английским джентльменом?
– Дорогой мой, вы всегда им будете. Но если мы встретимся в лесу, вы скажете, что я вас провоцирую, и снова будете на меня сердиться.
– Стелла, клянусь вам, что не стану сердиться, что бы вы ни сказали и что бы вы ни сделали. Цена слишком высока – для нас обоих.
Она вернулась в свою спальню, где уже провела бессонную ночь и большую часть этого несчастливого дня. Помирившись с Филиппом, она была уже гораздо менее расстроена, но почему-то еще более несчастлива. Она слишком хорошо знала, что ей придется сделать.
Они условились встретиться в роще за пустырем. Там щебетали птицы, а молодые весенние листочки едва давали тень под ярким майским солнцем.
Пенелопа пришла раньше намеченного срока, но Филипп уже ждал ее, расстелив плащ на мшистой земле. Он взял ее за руки. Они почти не разговаривали, окруженные одним на двоих облаком нежности. Они никогда еще не достигали такой гармонии.
Проблеск надежды мелькнул в его глазах, и он спросил:
– Вы не передумали?
– Нет, Филипп, и никогда не передумаю.
– Стало быть, вы разделяете мое желание. – Он приподнялся на локте. – Теперь я в этом уверен.
– Да. Но барьер, который мешает нам быть вместе, никуда не исчез. Моя супружеская клятва.
– Клятва, данная этому ослу... этому дикарю, который пренебрегает вами, который дурно с вами обращается! Стелла, я не могу понять, почему вы считаете свою супружескую клятву священной.
– Но она священна. Я бы очень хотела, чтобы вы это поняли... Я храню верность Ричу не из-за того, что люблю его или уважаю – ничего этого никогда не было и нет, – а из уважения к браку, каким он должен быть, – союзу, освященному Господом.
Филипп ничего не ответил. Он нашел во мху божью коровку и теперь, нахмурившись, наблюдал, как она маленькая красная горошина – ползет по пальцу.
– Филипп, – вдруг сказала Пенелопа, – вас не было рядом с отцом, когда он умирал?
– Нет, – ответил он, удивленный столь резкой сменой темы разговора. – Я был в Шотландии, сражался с мятежниками, когда мне сообщили, что его светлость хочет меня видеть. Я срочно выехал в Дублин, но опоздал.
– А вы знаете, что мучило его больше всего перед смертью? Не мысль о том, что он оставляет без отцовской поддержки сыновей, и не о том, что Робин станет наследником слишком рано, – вы ведь об этом подумали? Нет, его терзала мысль о том, что станет со мной и Дороти в этом мерзком мире, где женщины так хрупки и тщедушны. Это его слова. Легко догадаться, почему он так думал – он знал, что мать стала любовницей Лейстера. Это было для него пыткой – ведь он ее так любил! Я тоже люблю мать, Филипп, какой бы она ни была, и стараюсь не осуждать ее. Но вы должны понимать, на чьей я стороне, когда приходится решать, как жить дальше.
Филипп смотрел на зеленые кроны деревьев. У него было много друзей, но даже среди самых ближайших – Фулка Гревилля, французского ученого Ланге, Вильгельма Тихого, его сестры Мэри Пембрук, самой Пенелопы – особняком стояло имя Уолтера Деверо, графа Эссекского, скончавшегося от дизентерии.
Филипп обернулся к ней.
– Вы, как всегда, победили, дорогая, – сказал он и улыбнулся. – Я вынужден признать еще одно поражение.
Она взяла его за руку и скрепя сердце начала говорить о самом трудном:
– Я много думала о том, как нам быть. Есть только один выход – мы должны совсем прекратить видеться.
– Милая, если вы думаете, что я буду продолжать домогаться вас...
– Нет, дело совсем не в этом. Но этот душевный груз для нас слишком тяжел. Филипп, мы не можем давать друг другу обещания, которые не в силах выполнить. В нашем случае даже сама возможность того, что между нами что-то произойдет, – уже грех. Мы должны расстаться, хотя бы на время. Срок моей службы при дворе подходит к концу, я вернусь в Лондон, но буду жить у себя в Стратфорде. Нам следует не видеться несколько месяцев. А затем, я надеюсь, мы снова станем друзьями, как раньше.
Он возражал, придумывал убедительные доводы, говорил, что ее предложение нелепо, чрезмерно щепетильно, Но Пенелопа смогла его уговорить гораздо легче, чем рассчитывала.
– Знаете, – добавила она, – у меня есть еще одна причина для того, чтобы поступить именно так, и она даже важнее, чем мои собственные принципы.
– Что за причина?
– Вы, Филипп. Вы сами. Я так сильно вас люблю. Думаю, что, когда первый порыв прошел бы, вы бы страдали еще больше, чем я.
– Что ж, тогда пора прощаться!..
Прощаться. Едва ли они могли предвидеть, что это на самом деле будет для них значить. Они отчаянно цеплялись за эти последние драгоценные минуты, стараясь сохранить в памяти всю их сладость, думая, что уже никогда не будет так, как теперь. Никогда. К счастью для них, они не осознавали этого до конца.
Расставание оказалось даже тяжелее, чем она ожидала, – серые, однообразные дни сменяли друг друга, и не на что было надеяться. Пенелопа жила в доме Рича в Стратфорде, и у нее было такое чувство, будто она, ожидая смерти, истекает кровью. Рич знал теперь гораздо больше о ее отношениях с Филиппом и, не церемонясь, выказывал свою жестокость и скверный характер, но его постоянные скандалы мало трогали Пенелопу – разве что напоминали о том, что было и чего не вернуть.
