Мишель Моран - Дочь Клеопатры
— Не самая приятная часть города. — Молодой человек задернул занавеску и откинулся на сиденье. — Ничего, скоро появится храм Юпитера; оттуда рукой подать до верхушки Палатина, и мы наконец будем дома.
«Ты будешь дома, — подумалось мне. — Мы — только пленники, ожидающие триумфа Цезаря».
Брат потянулся и взял меня за руку. Тут снаружи послышались громкие голоса, и Марцеллу снова пришлось отдернуть занавеску: дорога кишела просителями, которых разгоняли солдаты.
— Почти на месте, — с гордостью объявил он.
Александр ткнул пальцем в непонятное сооружение, выглядывающее из дубовой рощи.
— Что это?
— Святилище Кибелы.
— Святилище? — недоверчиво усмехнулась я при виде обыкновенного алтаря с водруженным на него увесистым булыжником.
— Богиня явилась на землю в виде камня, предсказывая победу Рима над Ганнибалом.
Интересно, какую глупую небылицу сочинят подданные Октавиана в честь поражения Египта?
Между тем любезный спутник обратил наше внимание на грубую хижину со стенами из глины: в Александрии такую постройку снесло бы первым же ветром.
— Здесь жили Ромул и Рем. Вы ведь слышали их историю?
Мы с Александром отрицательно покачали головами.
— Неужели отец никогда вам ее не рассказывал? — воскликнул Марцелл. — Ромул и Рем были близнецами. Мать оставила их, а лесная волчица вскормила своим молоком в этой самой лачуге. Теперь вспоминаете?
Мы еще раз помотали головами.
— Они — основатели Рима. Ромул первым построил стены на Палатине. А когда Рем начал насмехаться над его работой — просто прикончил его. Мужчинам из рода Ромула не хватало женщин, и он решил похитить их у соседнего племени. Сабинян пригласили на празднество. Пока гости веселились и пили, люди Ромула выкрали у них жен.
— Так вот откуда взялось это выражение — «похищение сабинянок»? — ахнула я.
— Ты его слышала?
— Краем уха.
Мать часто повторяла эти слова, когда заводила речь о варварстве римлян.
— Так вот, сабиняне жаждали мести, а их жены, зная, что битва не принесет успеха, и не желая видеть мужей убитыми, стали просить о мире. Ужасная история, — признал Марцелл, — но так начинался Рим… Готовы? — неожиданно спросил он.
Повозка достигла вершины холма и остановилась.
Марцелл сошел на землю и подал руку сначала брату, потом и мне.
— Рим! — объявил он.
У подножия Палатина раскинулся самый беспорядочный город, какой нам только доводилось видеть. Рынки и храмы теснили друг друга, печи для обжига кирпичей изрыгали пламя в раскаленное небо. Люди сталкивались на узких улицах, бегая между торговыми лавками. К счастью, сюда почти не долетал едкий запах урины, которую использовали для стирки одежды, однако и на такой высоте он ощущался при сильных порывах ветра. Даже Фивы, разрушенные Птолемеем Девятым, куда больше ласкали глаз. Никакого порядка, никакой планировки. Одинокие здания редкой красоты смотрелись посреди кирпичных пивных и бань точно самоцветы в куче нетесаного камня.
— Так вот какой он, Рим, — вырвалось у меня, и только брат понял, что я имела в виду.
— А это мамина вилла.
Мы обернулись. Огромный дом застилал горизонт за нашими спинами. На склонах Палатина расположилось множество вилл, но ни одна из них не могла похвастать настолько прекрасным видом или настолько изящными колоннами. Ставни на окнах были того же цвета глины, что и черепичная крыша. Кто-то гостеприимно распахнул деревянные, обитые гвоздями двери в широкий портик. На ступенях собралась толпа; все наблюдали, как солдаты разгружают египетские статуэтки, а также ларцы эбенового дерева, наполненные корицей и миррой.
Октавиан возглавил шествие. Я взяла брата за руку. У портика послышались оживленные голоса, и когда Цезарь с Марцеллом ступили на мраморную лестницу, одна из женщин вышла вперед.
— Наверное, Октавия, — шепнула я Александру по-парфянски.
Ее шелковая стола[8], окрашенная в тирийский пурпур, свидетельствовала об огромном богатстве, но лицо дышало простотой. Женщина даже не накрасила веки малахитовым порошком и не подвела глаза сурьмой, как сделала бы моя мама на ее месте. Светлые волосы были собраны в самый простой узел, и лишь когда она раскинула руки, чтобы обнять вернувшегося брата, я заметила единственное украшение — тоненький золотой браслет.
— Salve, frater[9], — нежно сказала Октавия, и впервые со времени нашей встречи улыбка Октавиана по-настоящему коснулась глаз. — Какой у тебя здоровый вид. Почти без красных пятен. Трудная это, должно быть, работа — покорять мир.
— Ну, не целый мир, — ответил он без тени иронии, — а только Египет.
— Сегодня вечером будет пир. Твоя жена все устроила.
Рядом с Октавией появилась еще одна женщина, и я почувствовала, как напрягся Александр. Это о ней предупреждал нас Марцелл.
— Ливия, — произнес Октавиан и пожал ей руку, хотя перед этим нежно обнял сестру.
— Mei Ceasar[10].
Я не заметила в ней ничего особенного. Таких никогда не провожают взглядом на улице. Если Октавия нарядилась просто, то Ливия выглядела и вовсе невзрачно. Стола из обыкновенного белого хлопка, темные косы, туго стянутые в пучок, маленький рост… У мамы тоже была невысокая хрупкая фигурка, зато восхитительный голос. А Ливия не брала ничем. И все же, будучи еще замужем и беременна, сумела приворожить Октавиана.
— Весь Рим ожидает твоего триумфа, — выдохнула она, глядя на него широко распахнутыми глазами, полными обожания. — Я уже все подготовила.
— Записи, надеюсь, остались?
Супруга усердно закивала.
— Можешь просмотреть вечером. Или раньше, если захочешь. Вот они.
Ливия выудила из складок столы свиток.
Октавиан развернул его и пробежал глазами.
— Значит, празднества продлятся три дня?
— Твоя сестра предлагала больший срок, но я сочла, что тебе не захочется походить на Антония, который любую свою победу превращал в бесконечный триумф.
— Пять дней — это вовсе не бесконечный триумф, — возразила Октавия.
— Неважно, три или пять, — оборвал перепалку Цезарь. — Наше участие требуется только в первый день. Остальное — потеха для плебса. Пусть будет так, как сказала Ливия.
Супруга Октавиана самодовольно улыбнулась. Будь это моя невестка, я бы не удержалась от пощечины. Цезарь отдал свиток Агриппе.
— Просмотри и поговори с солдатами. К завтрашнему дню все должно быть продумано до мелочей.
— Это те самые дети? — спросила Октавия.
Октавиан кивнул.
— Александр и Селена.
