Мишель Моран - Дочь Клеопатры
— Ну, это насчет сражения. Мы не знали, кто победит. Ты или Антоний.
— И?
Фиделий тревожно покосился на Агриппу.
— А если бы вы с ним оба погибли? Сенаторы думали, кого назначить вместо вас. Звучало несколько имен…
Октавиан ослепительно улыбнулся.
— Например?
— Ну, разные члены патрицианских родов. Никого, кто бы обладал реальной властью.
Фиделий нервно хохотнул.
— Что ж, — сказал Октавиан, — если Сенат решил, что их имена достойны упоминания, может, эти люди и мне сослужили бы службу.
Юноша удивился.
— Ты думаешь?
— А почему нет? Так кого сочли хорошим преемником?
— Ну, самых различных людей. Даже меня называли.
Улыбка сошла с лица Октавиана.
— Разумеется, он еще так молод, — поспешил вставить Марцелл. — И не смог бы возглавить армию. И вообще, кто бы за ним пошел?
Фиделий посмотрел на него — и вдруг сообразил, во что ввязался.
— Верно… Это верно. Обо мне вспомнили только из-за отца и моего богатого наследства. Марцелл подтвердит. Я… я никогда и не желал становиться Цезарем.
— Конечно. Пойдем прогуляемся. — Октавиан приобнял юношу за плечи, незаметно для него многозначительно переглянувшись с Агриппой. — Нам надо кое-что обсудить наедине.
Фиделий обернулся на Марцелла, и тот еще раз попытался вмешаться.
— А можно он останется поиграть с нами в кости?
Октавиан одним взглядом пригвоздил племянника к месту.
— Нет.
Агриппа догнал их, и троица удалилась прочь.
Мы с братом уставились на своего спутника.
— Что теперь будет? — спросил Александр.
Марцелл отвернулся, и мне показалось, что в его глазах блеснули слезы.
— Матери сообщат: погиб, сражаясь с мятежниками.
— Значит, его убьют? — воскликнула я. — За что?
Молодой человек прижал палец к губам.
— Если два месяца назад сенаторы посчитали Фиделия достойным преемником Цезаря, что помешает им думать так же три года спустя?
— Он не метил на место Октавиана! — возмутилась я.
За нашими спинами вдруг раздался крик, и тут же настала мертвая тишина.
— Мой лучший друг детства, — прошептал Марцелл и зажмурился. — Мы были почти что братьями.
— И твоего дядю это не волнует? — вырвалось у меня.
— Нет. Стабильность Рима — вот его главная забота. — При этих словах молодой человек открыл глаза и взглянул на нас. — Будьте с ним осторожнее.
Восстание подавили еще до того, как солнце достигло высшей точки на небе. Мы развлекались у дороги, бросая кости, когда явился Агриппа с новостями.
— Пора ехать, — отрывисто сказал он. — Мятеж окончен.
— И что, все убиты? — спросил Марцелл.
Полководец кивнул:
— До единого.
— А Фиделий?
Агриппа замялся.
— К несчастью, его мы тоже лишились.
Мы сели в колесницу и тронулись в путь. Чтобы отвлечь Марцелла от грустных мыслей, Александр поинтересовался, сколько лет назад возвели Сервиеву стену. Тот пожал плечами.
— Очень давно.
Повозка проехала городские ворота. Даже если только что улицы были усеяны телами рабов, истекающих кровью, к возвращению Октавиана их успели убрать.
— А знаменитые семь холмов, как они называются?
— Вот этот, перед нами, — Квиринал, — вздохнул наш спутник. — Ничего особенного. Рядом — Виминал, самый низкий из них. На Эсквилине, — сказал он, махнув рукой направо, — снимают жилье богатые приезжие. Правда, для этого нужно еще добраться до постоялых дворов на вершине.
— А что, такая крутая дорога? — посочувствовала я.
Марцелл добродушно усмехнулся наивности моего вопроса.
— Нет. Просто на склонах живут воры и беглые рабы. Не самая приятная компания, можешь поверить.
Потом мы увидели Целий, увенчанный красивыми виллами, а по правую руку от него — Авентин.
— Там живут одни торговцы и плебеи.
— Плебеи? — переспросил Александр.
— Люди, у которых нет большого надела земли. В общем, не всадники.
— Значит, Цезарь — всадник?
— Ну нет, — всплеснул руками Марцелл. — Наш клан гораздо выше. Мы — патриции, живем на Палатине, там, где Октавиан возводит крупнейший храм Аполлона.
Тут он указал на холм со срезанной вершиной. Здания из полированного мрамора и порфира взбирались по его склонам, белоснежно сияя на фоне бледно-лазурного неба. Конечно, этот пейзаж не мог сравниться с александрийским, но я уловила в нем некую красоту.
Рассказывая о последнем, седьмом холме — Капитолии, Марцелл передернулся, как от озноба:
— Отец много раз водил меня туда, показывал Тарпейскую скалу. С ее вершины сбрасывают преступников, которых нельзя использовать в Амфитеатре.
— Твой отец еще жив? — тихо спросила я.
— Нет. Умер десять лет назад. А через несколько месяцев Октавиан велел моей матери выйти за Марка Антония.
Кровь прилила к моим щекам при мысли о том, что всего лишь через пять лет супружеской жизни Октавия была оставлена ради Клеопатры, давшей нам с Александром жизнь. Интересно все-таки знать, кто же отец Марцелла.
— Значит, у твоей матери трое детей, — продолжала я.
— Пятеро. Было еще две дочери от первого мужа, но их пришлось отослать перед свадьбой.
— Зачем? — удивилась я.
— Так положено женщине, которая заключает новый брак.
У меня округлились глаза.
— Отказываться от родных детей?
— Если это девочки. Вот почему мама не хочет больше замуж.
Я представила, как отец принимает в свой дом Октавию, но не пускает на порог двух маленьких девочек, приникнувших к ней в испуге. Папа всегда был нежен со мной, хотя мы редко бывали вместе… Внезапно меня обуял непреодолимый страх перед Римом с его грязными улицами, кровожадными казнями, а больше всего — перед женщиной, которую отец оставил ради нашей мамы. Каково-то будет жить с ней под одной крышей?
Тем временем мы проезжали форум, где тысячами продавали рабов. Большинство из них были светловолосы и голубоглазы.
— Германцы и галлы, — пояснил Марцелл и, заметив мой взгляд, покачал головой: — Премерзкое зрелище.
Процессия под грохот колес катилась дальше; я видела, как сгорают от стыда девушки, которых будущие хозяева похотливо щупают за обнаженные груди, а брат закрыл рот ладонью при виде взрослых мужчин с отрезанными яичками.
— Евнухи, — сердито бросил наш спутник. — Некоторым они больше по вкусу, поэтому ценятся выше. Лучше пока не смотрите.
Да там и не на что было смотреть, кроме тощих бродячих собак, суетливых торгашей и непристойных мозаик, изображающих мужчин и женщин в различных позах.
— Не самая приятная часть города. — Молодой человек задернул занавеску и откинулся на сиденье. — Ничего, скоро появится храм Юпитера; оттуда рукой подать до верхушки Палатина, и мы наконец будем дома.
