Шерри Томас - Восхитительная
– Я даже не знаю, где вы живете.
– Где-то на задворках замка Принца. Протоптанная в скале тропинка бежала в обход леса к домику егеря. Берти оставил Фэрли-Парк в отличном состоянии: поместье обеспечивало собственные потребности, а городские участки действительно приносили доход, как и предполагал Стюарт. Просмотрев сложенную на письменном столе стопку отчетов высотой фута в четыре, он обнаружил только два, изрядно его удививших. Во-первых, жалованье мадам Дюран оказалось значительно меньшим, чем следовало ожидать. Во-вторых, Берти платил за обучение в школе некоего Майкла Роббинса, приемного сына егеря, старинного обитателя Фэрди-Парк.
Берти щедро жертвовал на благотворительные цели, но, как правило, деньги шли церквам, учреждениям и комитетам, то есть посредникам, а не конкретным людям. Единственным исключением был Майкл Роббинс. И ведь Берти отправил мальчишку не в третьеразрядную школу, а в Регби – одну из старейших и престижнейших частных школ в стране, по странной иронии альма-матер Стюарта.
Стюарт не знал, как отнесется к тому, что у него, возможно, есть почти взрослый племянник. Наверное, почувствует себя совсем стариком. Но если Майкл Роббинс действительно сын Берти, Стюарт поступит с ним по справедливости, как его собственный покойный отец был справедлив к нему. Тем более он знал, как это сделать.
Домик егеря оказался приземистым и совсем простым, Его стены были сложены из того же самого побитого непогодой белого камня, что и мили каменных изгородей, разграничивающих поля и пастбища в долине. Егерю Джеймсу Роббинсу шел седьмой десяток. Это был низкорослый, лысый и крепкий еще мужчина. Он радостно заулыбался, когда понял, кто явился к нему с визитом; глаза почти утонули в толстых складках на его лице. Миссис Роббинс, ровесница мужа, сгорбленная и лишенная малейшего признака красоты, была явно напугана, приветствуя Стюарта в своем непритязательном доме.
Стюарт помнил ее старой девой, дочкой местного викария. Время от времени она приходила в Фэрли-Парк вместе с отцом. Она вышла замуж за человека по положению много ниже себя. Избушка егеря казалась убогой лачугой по сравнению с домом викария, а ведь тот был далеко не дворцом.
К удивлению Стюарта, Майкл Роббинс тоже был дома – ему дали особое разрешение присутствовать на похоронах своего благодетеля. Представляя Стюарту своего приемного сына, Роббинсы сияли от гордости. Это был молодой человек шестнадцати лет, высокий, темноволосый и очень красивый. В его глазах ясно читался ум, и для подростка он выглядел необычайно представительно.
Стюарт провел у них добрый час. Выпил чаю, попробовал приготовленный миссис Роббинс комковатый пирог, поговорил о погоде и деревенских делах. Иногда он обращался прямо к Майклу. За время пребывания в Регби мальчик приобрел на удивление чистый акцент, выделяющий представителей высших слоев общества. Когда он говорил, родители слушали затаив дыхание, словно с его губ слетали звуки чудеснейшей сонаты.
Но дело было даже не в акценте. Его стать, отличный покрой костюма, манера держать чайную ложечку – Стюарт получил от фрейлейн Айзенмюллер немало тычков по костяшкам пальцев, чтобы выработать подобный элегантный захват. Мальчик казался существом из другого мира в этой тесной гостиной с нависающим потолком, где на закопченной стене висели охотничьи ружья, а под стулом валялась пара проржавевших капканов.
Стюарт поднялся, готовясь уходить. Какой бы вразумительный предлог найти, чтобы поговорить с Майклом наедине? Но ему не пришлось долго ломать голову. Роббинс накинул пальто.
– Я провожу мистера Сомерсета до дому, – сказал он родителям.
Они вместе вышли из домика егеря, дружески беседуя о школьных днях в Регби. Оба жили в пансионе, оба играли в одноименную игру – регби. Майкл преуспел в ней больше Стюарта – он был капитаном «Бегущей восьмерки».
Потом разговор иссяк. Стюарт колебался, уместно ли будет прямо спросить мальчика о его настоящих родителях и вероятном родстве с Берти.
– Сэр, простите, что задаю этот вопрос, – произнес вдруг Майкл. – Вы, случайно, мне не родственник?
Стюарта поразило, как ловко мальчик ввернул фразу, что позволяло ему задать собственный вопрос, не шокируя Майкла. Очевидно, его не так-то легко шокировать.
– Ты имеешь в виду, через моего покойного брата?
– Нет, сэр. Я имею в виду прямое родство.
Стюарт застыл на месте. Будь Майкл лет на шесть-семь моложе, он бы еще подумал. Но мальчик был значительно старше, чтобы быть плодом той ночи с Золушкой.
– Не думаю, – ответил он.
Казалось, ответ Стюарта не сильно разочаровал мальчика. Он пожал плечами:
– Я и сам в это не верил. Но решил, что все равно спрошу.
– Хочешь сказать, что и брату ты не родня?
– Однажды я спросил мистера Бертрама, вскоре после того, как он сказал родителям, что оплатит мое обучение в школе, – спокойно признался Майкл. – Он сказал, что нет. Он следил, чтобы не производить отпрысков вне брачных уз.
Стюарт почувствовал облегчение и разочарование одновременно. Но самым сильным чувством стало изумление. Берти оплачивал обучение Майкла с тех пор, как тому исполнилось одиннадцать. Сам Стюарт в одиннадцать лет никогда бы не осмелился задавать подобные вопросы!
– Только не думайте, сэр, что я не питаю благодарности к моим приемным родителям, – продолжал Майкл. – Я их очень люблю. Но человек не сможет до конца понять, кто он, пока не узнает, где его корни. А у меня только половина семейного портрета.
Половина портрета? Стюарт снова зашагал вперед.
– Так ты знаешь, кто твоя настоящая мать?
– Полагаю, что да, сэр.
– Почему же не спросишь ее?
– Она все отрицает, сэр. Но я знаю, что это она. – Майкл пнул камушек на дороге. – Не подумайте, что для меня это трагедия, но я помню, как ребенком жил с ней – помню ее лицо. Когда она приехала в Фэрли-Парк, я сразу понял – она приехала ради меня.
Внезапно Стюарта озарило:
– Мадам Дюран.
Плата за обучение в школе входила в ее жалованье. Возможно, она боялась, что Роббинсы не примут подачки, поэтому деньги шли через Берти. Оттого-то на руки она получала совсем скромную сумму.
Роббинс не стал отрицать:
– Она всегда говорила, вы можете быть для меня хорошим примером.
Мадам Дюран решила, что Стюарт – хороший пример для ее сына? Мадам Дюран, которая отказалась сделать ему сандвич?
– Ты идешь со мной в имение, чтобы ее навестить? Сейчас три часа пополудни, и мадам Дюран не обязательно находиться на кухне.
– Она ждет, что я зайду, раз уж я дома!
Судя по голосу, для него это скорее чувство долга, чем привязанности. Видимо, отношения мадам Дюран с сыном не столь просты.
