Линда Ли - Белый лебедь
Грейсон подавил желание выругаться. Его нареченная вела себя так, как положено вести себя дома, и тем не менее сумела привести его мысли и чувства в состояние полного хаоса.
Отец Софи настаивал, чтобы он рассказал ей о помолвке. Конрад с Патрицией и отец Грейсона хотели объявить о соединении двух семей в субботу вечером, на приеме, — по правде говоря, это и была истинная причина, по которой устраивался прием. Хотя Софи об этом не знает.
Грейсон вернулся из суда пораньше, полный решимости рассказать ей об этих планах. Он так и сделал бы, только она не дала ему такой возможности.
Его обуяло нетерпение. Она женщина, на которой он хочет жениться. Он сам составил и подписал безупречно законный документ, обязуясь взять ее в жены. Это женщина будет носить и воспитывать его детей. Впрочем, судя по тому, что он увидел в эти дни, Софи еще саму нужно воспитывать.
Эта женщина беспокоит его, а беспокойство ему ни к чему.
И все же он не мог выбросить ее из головы.
Хлопнула входная дверь, и он увидел, как Софи вышла на крыльцо. На ней были теплое пальто и толстые шерстяные перчатки, она раскрыла зонтик, чтобы защититься от зимнего солнца, и чуть ли не бегом пустилась по мощеной дорожке.
Он ни на мгновение не поверил, что ей нужно куда-то идти. Хотя насчет того, что она знает, о чем он хотел с ней поговорить, он не был так уверен.
Грейсон улыбнулся. Софи выводит его из себя и сводит с ума, но красота ее не поддается описанию.
Она была простоволоса, шляпа с огромными полями, украшенными колокольчиками и бантами, висела на сгибе локтя. Золотистые локоны были скреплены гребнем на макушке, но непокорные пряди то и дело падали ей на лицо. Пальцы его заныли от желания вытащить дешевый гребень, которым была заколота их буйная масса. Он мечтал потрогать ее волосы, ее губы. Он вспомнил ее глаза, большие, карие, испещренные зелеными крапинками. Живые и ясные. И опять тело его взволновалось при мысли о ней.
Вдруг она остановилась. Мысли Грейсона тоже остановились. Он удивленно смотрел, как она решительно направилась по тротуару к ограде, к тому месту, где были выломаны прутья. Она схватилась за гнутый прут и устремила взгляд в кусты, росшие за оградой. Что-то случилось, подумал он тревожно.
Софи присела на корточки, потом поднялась и растерянно огляделась. Грейсон хотел пойти к ней, но раскрыл рот от изумления, когда она бросила шляпу и зонтик на тротуар, подобрала юбки и, протиснувшись через узкое отверстие в ограде, замерла на месте.
Грейсон был одновременно ошеломлен и разъярен. Он видел, как Софи пытается протащить сквозь дырку в ограде широкое пальто, но добилась лишь того, что пальто намертво зацепилось за чугунное острие.
Грейсон не раздумывая выбежал на улицу.
На Коммонуэлс-авеню было многолюдно, колеса стучали по брусчатке и угольной крошке, а пассажиры в экипажах и повозках пререкались, не желая уступать друг другу дорогу. Грейсон пересек узкий тротуар, замерзшее пространство широкой аллеи, потом в два прыжка преодолел противоположный тротуар и побежал к Софи.
А она все еще пыталась освободить свое пальто. Грейсон издалека услышал ее ругательства, которые вогнали бы в краску даже пьяного матроса. Ей никак не удавалось выпутаться из этой западни. Грейсон уже приближался, когда какой-то мужчина одобрительно присвистнул. Только тут он заметил, что юбки у нее тоже зацепились за острия ограды и было видно ее белье.
— Чем я могу помочь? — обратился к Софи тот, другой, выходя из повозки, которую он подогнал к краю тротуара. Грейсон разозлился.
— Проблемы будут у вас, если вы сию же минуту не уберетесь отсюда.
Мужчина повернулся посмотреть, кто с ним говорит, и изготовился к драке. Он был коренаст, с иссеченным шрамами лицом, какие бывают у заядлых драчунов. Но одного взгляда на Грейсона ему хватило, чтобы он передумал и отступил. Грейсона не интересовало, сыграли ли тут роль его властный взгляд, широкие плечи или рост в шесть футов четыре дюйма.
— Господи, он ведь просто хотел помочь! — рассердилась Софи, вытягивая шею, чтобы взглянуть на него.
— Он таращил на вас глаза.
— Неудивительно, — сухо проговорила она, вновь принимаясь дергать свои юбки. — Как вы думаете, часто ему доводится видеть женщину, у которой одежда зацепилась за изгородь?
— Я сделал ошибку, — хмыкнул Грейсон. — Следовало оставить вас на его попечение.
— Хватит! — оборвала она. — Будьте любезны, вызволите меня отсюда.
Грейсон скептически посмотрел на нее, а потом в два шага покрыл расстояние, которое их разделяло. Наклонившись, он начал распутывать ее юбки.
— Поторопитесь, Грейсон!
— Я делаю все, что могу, чтобы не порвать вашу одежду, — проворчал он.
— Да Бог с ней, с одеждой! Если вы не поторопитесь, я сама разорву ее.
Тихо выругавшись, он дернул ее юбки, больше не заботясь об их сохранности. Послышался громкий треск рвущейся ткани.
Как только Софи освободилась, она; пошла внутрь двора в гущу покрытых инеем кустов, и теперь их с Грейсоном разделяла ограда. Ни единым словом не поблагодарив его, она опустилась на колени.
— Господи, что вы делаете, Софи?
— Скорее, мне нужна ваша помощь!
Грейсон даже представить себе не мог, во что еще впуталась Софи, но ничуть не сомневался, что она опять во что-то впуталась. Но когда он с проклятием перепрыгнул через ограду и наклонился посмотреть, что там такое, он застыл на месте при виде открывшегося перед ним зрелища.
Под кустом лежала собака, избитая и окровавленная.
— Уходите отсюда, — приказал он, отпрянув и таща за собой Софи.
Но она вырвалась, лицо у нее было решительным.
— Мы должны ей помочь.
— Собака умирает, Софи. Единственное, что мы можем сделать, — это уйти отсюда и обратиться к властям.
Она посмотрела на него через плечо, и он с удивлением увидел на ее лице слезы.
— Нет, — заявила она упрямо.
Грейсон выругался и снова посмотрел на собаку. Глаза у нее затуманились от боли. Она настороженно посмотрела на Софи, но даже не шевельнулась. Она ослабела — от голода и от потери крови. Скоро глаза ее закрылись, голова дернулась и опустилась на снег. Софи попробовала осторожно поднять ее.
— Софи! — резко и предостерегающе воскликнул Грейсон, подходя ближе.
Она посмотрела на него; он прочитал в ее взгляде решимость и, — неожиданно-тоскливое одиночество, так хорошо знакомое ему.
— Я не оставлю ее умирать здесь, — проговорила она напряженным тоном. — Если ей суждено умереть, пусть она умрет не в одиночестве.
Взгляды их скрестились, она смотрела на него исподлобья, у него на скулах играли желваки.
— Хорошо, я сам понесу эту псину, — наконец сказал он.
