Джулиана Гарнетт - Леди и горец
Лицо Мэгги сморщилось от негодования, как печеное яблоко. Она хотела было возразить, но он взглядом велел ей молчать. Фергал, однако, решил, что запрет к нему не относится, и вставил несколько слов:
— Жены и дети твоих покойных братьев придерживаются на этот счет другого мнения и вряд ли будут относиться к англичанке как к гостье. Эта женщина нравится им не больше, чем нашей милашке Мэгги.
— Как ты сказал? Милашка? — Старая Мэгги поднесла к носу Фергала жилистый кулак. — Только попробуй еще раз так меня назвать — мигом проглотишь свои зубы!
Роб не обратил внимания на выходку Мэгги. Он думал, что в словах Фергала много правды. И что давнее пророчество Мэгги относительно того, кто станет новым лэрдом Лохви, стало причиной постоянной неприязни, которую испытывал по отношению к нему Кеннет. Последний, впрочем, никогда и словом не обмолвился об этом Робу — да и с какой стати? Ведь по закону титул переходит к старшему сыну.
Но после смерти братьев наследником родового титула и земель стал Роб.
Потерев небритый подбородок, Фергал спросил:
— Что же все-таки собирается делать с этой женщиной Ангус? Останется она у нас или нет?
— Пока за нее не заплатят выкуп, она будет жить здесь. Или у вас есть другое предложение? — Мэгги забормотала себе под нос что-то невразумительное. Роб вопросительно посмотрел на нее. — Ты хочешь что-то сказать, Мэгги? Тогда говори, если, конечно, у тебя есть что сказать.
Задыхаясь от ярости, старуха выпалила:
— Надо проверить: ведьма она или нет! Зашей ее в мешок, Роб, и швырни в озеро. Если всплывет — значит, ведьма. И тогда мы сожжем ее на костре.
— А если не ведьма? Пусть утонет? — с сарказмом осведомился Роб. — Испытание смертью — штука серьезная, и прежде чем к нему прибегнуть, нужно основательно взвесить все «за» и «против». Ну а пока такое решение не принято, я прошу оставить англичанку в покое и во всех смертных грехах не винить. Предупреждаю, если услышу что-нибудь дурное в ее адрес, сильно рассержусь.
Он просверлил Мэгги таким грозным взглядом, что старуха невольно сделала шаг назад. Потом, скривив губы, она плаксивым голосом произнесла:
— Хорошо, я больше не скажу о ней ни слова. Но близко подходить не буду — чтобы не сглазила!
— Это дело твое. Но в помощи ей не отказывай. Наследница Кадделов пробудет у нас долго, и очень может быть, что ее нянькой станет именно вдова Линдсей.
— Еще неизвестно, что скажет на это лэрд, — прищурившись, заметила Мэгги.
— Разве не ты напророчила, что следующим лэрдом Лохви буду я? — холодно произнес Роб. — Так что прошу вас обоих иметь это в виду.
Старая Мэгги плотно сжала губы и не проронила больше ни слова. Роб повернулся на каблуках и направился прочь от хранилища, раздумывая над тем, что ждет его семейство в будущем. Он не сомневался, что если Ангус и впредь будет участвовать во всех военных авантюрах графа Аргилла, то вряд ли на этом свете задержится. Не говоря уже о том, что после злосчастного налета на замок Каддел он сильно опустился и стал беспробудно пить, делая перерывы, лишь когда принимал гостей. Роб понимал, почему отец ищет утешения в постоянных возлияниях, но не мог его не осуждать. Не смея ни в чем отказать Аргиллу, Ангус послал своих сыновей на верную смерть, а теперь винил во всем Роба. Господь свидетель, если бы Роб смог предотвратить беду, непременно сделал бы это. Думать сейчас о вдове Робу было неприятно. Ведь эта женщина и опекаемый ею ребенок стали невольными виновницами гибели его братьев. Эта мысль не давала ему покоя. Притеснять вдову он, разумеется, не станет. Но и потакать ей не собирается.
Глава 7
Джудит, аккуратно ставя ноги на выщербленные временем каменные ступени, спускалась по винтовой лестнице в большой зал. Она почувствовала некоторое облегчение, когда получила относительную свободу и могла передвигаться в пределах замка. Теперь ей приходилось исполнять обычную женскую работу — чесать шерсть, штопать поношенную одежду. Она по-прежнему заботилась о Мейри, не забывая прибирать комнату в восточной части башни, которую Кэмпбеллы предоставили в ее распоряжение. Новая комната хотя и не была просторнее прежней, но отличалась относительным комфортом. Теперь в их с Мейри распоряжении имелись двуспальная кровать и довольно большой очаг, дававший куда больше тепла, нежели обыкновенная жаровня. Все это время Гленлион старательно ее избегал, и если она, войдя в одну дверь, встречала его в зале или в каком-нибудь другом замковом помещении, он тут же выходил в другую. С одной стороны, это вполне устраивало ее, с другой — вызывало некоторую досаду. В самом деле, почему он ее игнорирует? В конце концов, она не виновата в том, что живет с ним в одном замке, а в гибели его братьев — тем более. Ведь истинным виновником случившейся трагедии был его отец, и сомневаться в этом было бы просто глупо. Но что бы там ни думал Роб, она особенно его не опасалась. Гораздо хуже, что к мысли о ее виновности стал склоняться старый лэрд. Оба раза, когда она и Мейри случайно сталкивались с Ангусом в большом зале, он с такой злобой на нее смотрел, что она в страхе прижимала ребенка к себе. От лэрда сильно пахло виски, а вид у него был зловещий и мрачный. Кэмпбелл-старший так ни разу с ней и не заговорил, но его отношение к ней было написано у него на лице и приводило ее в ужас. Выйдя в зал и обнаружив, что старого лэрда там нет, она испытала немалое облегчение. В надежде, что встречаться с Ангусом ей сегодня уже не придется, она прошла на кухню, где надеялась раздобыть для Мейри какой-нибудь еды, которая больше подходила бы для ребенка, нежели вареная баранина и турнепс. Был апрель, но Джудит полагала, что раннюю зелень найти в кладовке все-таки можно. Подхватив на руку путавшийся под ногами чрезмерно длинный подол полотняного платья, именовавшегося у шотландцев лейне, она оправила на себе и брейд — вязаную шерстяную накидку неопределенного цвета, тяжелую, грубую, но теплую. Признаться, это одеяние было неважной заменой ее английскому платью, но оно так изорвалось, что носить его, не привлекая к себе всеобщего внимания, было невозможно. По этой причине Джудит пришлось надеть выданные ей жалкие обноски, делавшие ее похожей на горничную. Джудит не нравилось, как одевались шотландские женщины, и даже то время, которое ей пришлось провести в Шотландии, она носила английские платья. Они были изящны, удобны и напоминали ей о доме. Но теперь, оказавшись в замке Лохви — еще более гнусной дыре, чем замок Каддел, — ей трудно было отделаться от ощущения, что мысли о родине, которые поддерживали ее все эти годы, постепенно стали ее оставлять. Джудит подумала, что Мейри для нее — истинное благословение, ведь если бы ей не о ком было заботиться, она, вполне вероятно, давно бы сошла с ума. На кухне было темновато: свет исходил лишь от затухавшего очага и одного-единственного закопченного факела, который давно следовало почистить. На потемневшем от времени длинном деревянном столе и таких же полках стояли засаленные котлы и горшки с остатками пищи. На каменном полу рядом с горсткой рассыпанного кем-то по небрежности овса лежало несколько вывалившихся из корзины вялых корнеплодов турнепса. В углу, раскинувшись на мешках с овсом, спала неряшливо одетая девушка-судомойка. Лейне у нее задралось чуть ли не до середины бедер, являя миру некрасивые, бледные ноги. Посудомойка похрапывала — это был единственный звук, нарушавший тишину кухни. Джудит, привыкшая к уюту английских кухонь, а также к чистоте и порядку, царивших на кухне замка Каддел, ужаснулась. Ужас, однако, сменился у нее отвращением, когда лежавшая на мешках девица громко всхрапнула, словно застоявшаяся в стойле лошадь. Джудит подошла к судомойке и потыкала ее в бок носком башмака.