Мэри Маргарет Кей - Дворец ветров
– Я должен поговорить с ней.
Старик изумленно уставился на него.
– С Шу-шу? Но я не думаю…
– С Анджули-Баи. Вы должны устроить это для меня, Рао-сахиб. Я должен увидеться с ней. Причем наедине.
– Но это невозможно, – возразил Кака-джи, глубоко потрясенный. – В дороге – да. Там это не имело особого значения. Но не здесь, в Бхитхоре. Это было бы в высшей степени неблагоразумно, и я не могу такого позволить.
– Вам придется, – отрезал Аш. – Иначе я откажусь от дальнейшего участия в переговорах и извещу Спиллера-сахиба, что больше ничего не могу сделать и пусть он сам улаживает дело с раной.
– Но вы не можете так поступить! – задыхаясь, проговорил Кака-джи. – А вдруг он уступит требованиям раны, чтобы избежать ссоры? Он вполне может это сделать, как справедливо заметил Мулрадж. И тогда мы пропали, потому что мы не в состоянии выплатить столь огромную сумму. Даже если бы мы располагали такими деньгами – а мы не располагаем, – это разорило бы нас дочиста, а без денег мы не сможем совершить обратное путешествие. Нанду не вышлет нам ни единой аны, он обезумеет от гнева и…
От волнения Кака-джи говорил с прямотой, какой в обычных обстоятельствах никогда не позволил бы себе при посторонних. Осознав это, он осекся на полуслове, бросил через плечо страдальческий взгляд на четырех остальных членов группы, державшихся позади, и с облегчением увидел, что они находятся вне пределов слышимости и к тому же заняты оживленным разговором.
– Кроме того, – продолжил Кака-джи, понизив голос и возвращаясь к своему исходному доводу, – какой толк в вашем разговоре с Анджули-Баи? Помочь нам она не в силах, а передавать ей слова раны просто немилосердно, ведь ни у нее, ни у Шу-шу нет выбора.
– И все равно я должен увидеться с ней, – неумолимо сказал Аш. – Она имеет право знать положение вещей. Имеет право быть предупрежденной, на случай…
Он замялся, и Мулрадж закончил фразу за него:
– На случай, если рана откажется жениться на ней. Да, думаю, вы правы, сахиб.
– Нет, – несчастным голосом сказал Кака-джи. – Встречаться вам с ней было бы неблагоразумно и неприлично, и я не нахожу это необходимым. Но поскольку вы оба, я вижу, не согласны со мной в данном пункте, я сам все скажу племяннице. Это вас устроит?
Аш помотал головой.
– Нет, Рао-сахиб. Я должен лично поговорить с ней. Не то чтобы я не доверял вам, но вы не можете сказать Анджули-Баи того, что хочу сказать я. Однако только вы можете устроить нашу встречу.
– Нет, сахиб. Это исключено. Я не могу… Об этом станет известно. Это будет слишком трудно…
– Тем не менее вы сделаете это для меня. Я прошу сделать это в виде великого одолжения. Вы дружили с дедом Анджули-Баи, Сергеем, – во всяком случае, я так слышал – и знали ее мать, которая…
Кака-джи вскинул ладонь, останавливая Аша.
– Довольно, сахиб. Вы правильно слышали. Я с юных лет глубоко восхищался ее русским дедом. Странный человек и поистине замечательный… Он внушал нам столько же страха своими вспышками гнева, сколько любви – своим смехом; а смеялся он часто. Говорят, даже находясь при смерти, он смеялся и нисколько не боялся…
Кака-джи вздохнул и несколько мгновений молчал. Потом он промолвил:
– Хорошо, сахиб, я сделаю все от меня зависящее. Но при одном условии: я сам должен присутствовать при вашей встрече.
Никакие доводы Аша не возымели на него действия. Старик был убежден: если до раны и его советников дойдет, что Анджули-Баи разговаривала наедине с молодым мужчиной, не состоящим с ней в родстве, с них станется воспользоваться этим обстоятельством как предлогом для того, чтобы отправить ее обратно в Каридкот с позором и, скорее всего, без приданого. Они вполне способны изъять приданое в качестве «компенсации» за потерю невесты, и тот факт, что означенный молодой мужчина является сахибом, которого правительство назначило осуществлять общее руководство лагерем и уполномочило вести переговоры об условиях брачного договора, ничего не изменит. Значение будет иметь только его пол, а скандал лишь укрепит позиции раны, в частности по вопросу выкупа за Шушилу.
– Вам нечего опасаться, – заверил Кака-джи. – Ни единого слова из произнесенных вами я никогда не повторю впоследствии, обещаю вам. Но если по какой-нибудь несчастливой случайности сведения о вашей встрече просочатся, моя племянница должна быть защищена. Я должен иметь возможность сказать, что я, дядя Анджули-Баи – брат ее отца, покойного махараджи Каридкота, – присутствовал там все время. Если вы не согласитесь на это, я ничем не смогу помочь вам.
Аш посмотрел на старика долгим, задумчивым взглядом, вспоминая доходившие до него слухи о Кака-джи, истории о «делах давно минувших дней» – возможно, правдивые, а возможно, и вымышленные. Если они правдивы… Но было очевидно, что спорить с ним бесполезно. Кака-джи занял твердую позицию и не собирался отступать, а без его содействия поговорить с Джули никак не удастся. По крайней мере, можно не сомневаться, что он выполнит свое обещание и будет держать язык за зубами.
– Я согласен, – сказал Аш.
– Хорошо. Тогда я попробую все устроить. Но я ничего не могу обещать от имени моей племянницы. Возможно, она не пожелает встречаться с вами, и тут я буду бессилен.
– Вы попытаетесь убедить ее. Скажете, что он… Нет. Просто скажете, что это крайне необходимо и что иначе я не стал бы просить ее – или вас– о встрече.
Кака-джи все устроил. Встреча должна была состояться в его палатке в час пополуночи, когда весь лагерь спит. Аш должен был пробраться туда незаметно, и Кака-джи предложил ему переодеться ночным сторожем: чоукидару, патрулирующему ту часть лагеря, вечером подмешают в пищу какой-нибудь наркотик, чтобы усыпить его на час-другой.
– Гобинд позаботится об этом, – сказал Кака-джи, – а также о том, чтобы ни один мой слуга ничего не увидел и не услышал. Но поскольку осторожность не помешает, даже он не будет знать, кто именно явится ко мне в палатку ночью. Теперь слушайте внимательно, сахиб…
Аш предпочел бы устроить все проще и не видел причин для столь затейливых мер предосторожности. Но Кака-джи был непреклонен, и в части секретности встреча не оставляла желать лучшего. Никто никогда ни полусловом не обмолвился о ней. Его племянница и сахиб пришли к нему в палатку и ушли, не привлекая ничьего внимания и не вызвав ни малейших подозрений. Но во всех прочих отношениях данное мероприятие не оправдало надежд, и впоследствии старик частенько сожалел, что не упорствовал в своем первоначальном отказе от участия в этом деле, а еще сильнее сожалел, что настоял на своем присутствии: лучше бы он остался в счастливом неведении относительно некоторых вещей.
