Диана Гэблдон - Путешественница Книга 1. Лабиринты судьбы
«И что потом?» — задумалась я, когда потащилась на кухню за горячим чаем.
Странная женщина, то ли кухарка, то ли горничная, разводила огонь в печи, чтобы испечь хлеб: тесто для него уже поднялось. Увидев меня, она, похоже, не удивилась: освободила небольшое пространство, где я могла бы сесть, принесла мне чай и свежие крендели и, пожелав доброго утра, вернулась к своей работе.
Очевидно, Дженни сообщила прислуге о моем присутствии. Но примирилась ли она сама с этим фактом? У меня на сей счет имелись сомнения: Дженни явно хотела, чтобы я убралась, и вовсе не обрадовалась моему возвращению. Ну что ж, если я решу остаться, мне предстоит получить некоторые разъяснения насчет Лаогеры как от Джейми, так и от его сестры. А я уже решила остаться.
Я поблагодарила кухарку и, взяв с собой чашку свежезаваренного чая, вернулась в гостиную ждать пробуждения Джейми.
Люди, проходившие в течение утра мимо двери, то и дело останавливались заглянуть внутрь, но стоило мне поднять глаза, торопливо продолжали путь. Наконец перед самым полуднем Джейми выказал признаки пробуждения: зашевелился, вздохнул, застонал, когда это движение потревожило раненую руку, и снова затих.
Я дала ему какое–то время, чтобы он понял, что я нахожусь рядом, но его глаза оставались закрытыми. Однако он не спал: тело было слегка напряжено, а не расслаблено в дреме. Для меня, всю ночь видевшей его спящим, разница была очевидной.
— Ладно, — сказала я, устраиваясь поудобнее за пределами его досягаемости. — Теперь можно и послушать.
Между каштановыми ресницами появилась голубая щелочка, но тут же исчезла снова.
— Мм? — произнес он, делая вид, что медленно просыпается.
— Перестань притворяться, меня не проведешь. Видно ведь, что ты проснулся. Открой глаза и расскажи мне про Лаогеру.
Голубые глаза открылись и остановились на мне с выражением неудовольствия.
— Ты не боишься, что я снова заболею? — осведомился он. — Говорят, больных волновать нельзя, это ухудшает их состояние.
— Ничего страшного, твой лекарь сидит рядом, возле кровати. Если тебя прихватит, будь спокоен: я знаю, что делать.
— Вот этого я и боюсь. — Его прищуренный взгляд перебежал на маленький контейнер с лекарствами и шприцами, лежащий на столе. — Моя задница чувствует себя так, будто я уселся на куст утесника без штанов.
— Хорошо, — удовлетворенно сказала я. — Через час ты получишь еще порцию. А сейчас валяй рассказывай.
Джейми поджал губы, но потом, вздохнув, расслабился. Он с усилием приподнялся и оперся на подушки здоровой рукой. Я не стала ему помогать.
— Ладно, — сказал он наконец, глядя вниз и выводя пальцем звездочки на краю одеяла. — В общем, это было, когда я вернулся из Англии.
Он вернулся из Озерного края, перевалив через протяженную каменную стену, что отделяет Англию от Шотландии и на широкой спине которой в древности собирались на торжища и вершили суд жители границ.
— Там есть камень, который отмечает границу, может быть, ты знаешь, это такой древний камень, он и с виду–то похож на рубежный знак.
Джейми взглянул на меня вопросительно, и я кивнула. Я действительно знала его, огромный менгир высотой футов в десять. В мое время кто–то вырезал на одной его грани «Англия», а на другой стороне — «Шотландия».
Там Джейми остановился передохнуть, как останавливались тысячи путников на протяжении многих лет. Позади оставалось прошлое: тюрьма, изгнание, унижение, а впереди, за зелеными равнинами, виднелись окутанные туманом далекие утесы горной Шотландии.
Джейми взъерошил волосы здоровой рукой, как делал всегда, когда погружался в раздумье, отчего на макушке затопорщились маленькие яркие завитки.
— Тебе не понять, каково это — так долго жить среди чужих.
— Неужели? — язвительно заметила я.
Джейми удивленно посмотрел на меня и улыбнулся, опустив глаза на покрывало.
— Ну, может быть, тут я ошибся — тебе это понятно. Но ты изменилась, разве нет? Хоть ты и стараешься сохранить воспоминания о доме и о том, кто ты, — ты изменилась. Не стала чужой — ты никогда не станешь ею, даже если бы захотела, — но ты не такая, какой была.
Я подумала о себе, молча стоявшей рядом с Фрэнком, скучавшей в ярком водовороте университетских вечеринок, возившей детскую коляску по чопорным паркам Бостона, играющей в бридж и беседующей с другими женами и матерями, которые говорили на чужом языке домохозяек среднего класса. Чужая, вот уж точно!
— Да, — согласилась я. — Понимаю. Продолжай.
Джейми вздохнул, почесал нос указательным пальцем.
— Итак, я возвратился. — Он поднял глаза и слабо улыбнулся. — Что ты там сказала Айену–младшему? «Дом там, где нас, когда бы ни пришли, не могут не принять»?
— Именно, — сказала я. — Это цитата из поэта по фамилии Фрост. Но что ты этим хочешь сказать? Уж конечно, твоя семья была рада снова тебя увидеть!
Джейми нахмурился, перебирая пальцами одеяло.
— Так–то оно так, — медленно произнес он. — Не в этом дело. Я не хочу сказать, будто они дали мне почувствовать, что я нежеланный гость, вовсе нет. Но меня так долго не было! Майкл, маленькая Джанет и Айен даже не помнили меня. — Он печально улыбнулся. — Правда, до них доходили слухи. Когда я вошел на кухню, они вжались в стену и уставились на меня круглыми глазами.
Он слегка подался вперед, стремясь донести до меня свои чувства.
— Понимаешь, когда я прятался в той пещере, было совсем другое дело. Дома я не жил, и они редко видели меня, но я всегда был рядом, я всегда был частью семьи. Я наблюдал за ними, я знал, когда им голодно или холодно, или когда заболевали козы, или выдавался неурожай, даже когда меняли кухонную дверь. Потом я отправился в тюрьму, — совсем другим тоном сказал он. — А из тюрьмы в Англию. Конечно, я писал им, а они мне, но это не одно и то же — увидеть на бумаге несколько накорябанных слов, рассказывающих о том, что происходило несколько месяцев назад. А когда я вернулся…
Джейми пожал плечами, поморщившись, оттого что это движение потревожило его руку.
— Все изменилось. Айен спрашивал меня, что я думаю об огораживании старого пастбища Кирби, но я знал, что он уже велел своему сыну этим заняться. Я бродил по полям, и народ смотрел на меня с подозрением, считая чужаком. А когда меня узнавали, то у них глаза округлялись, будто они увидели привидение.
Он замолчал и посмотрел в окно, где посаженный его матерью розовый куст терся ветками о стекло.
— Впрочем, наверное, я и был привидением, если ты понимаешь, о чем я.
— Может быть, — сказала я.
По стеклу стекали капли дождя, такие же серые, как небо.
