Наследница царицы Савской - Эдхилл Индия

– И все женщины во дворце получат такую шаль еще до следующего новолуния, – быстро вставила Ора.

– Да, – рассмеялась Наама, – но мою царь увидит первой!

Любуясь своим телом, обтянутым похожей на звездную ночь материей, своей кожей, сияющей, как полная луна, кудрями, лежащими, как темные облака, Наама улыбнулась.

– И к следующему новолунию царица Наама придумает новый наряд. – В голосе Оры звучала гордость за изобретательность госпожи.

И, хотя с накрашенных губ Наамы не сходила улыбка, сердце ее сжалось.

«Да, к тому времени я должна придумать нечто новое, соблазнительное. Чтобы царь смотрел на меня и не сводил глаз». Наама вдруг почувствовала усталость. Глядя на великолепие своего отражения в бронзовом зеркале, она подавила вздох. Но она не могла позволить себе уныние. Речь шла о будущем ее сына.

И ее собственном.

Матери следующего царя полагались почет и защита. Для царицы-матери не имело значения, было ли ее тело жирным или изящным, бороздили кожу ее лица морщины или нет, блестели ее волосы или свисали тусклыми седыми прядями.

«До новой луны еще много дней. К тому времени… К тому времени я что-нибудь придумаю!»

Для матери царя уже не имеет значения, красива она или нет.

«Да, к будущему новолунию я что-нибудь придумаю.

У меня нет выбора».

«Еще одна царственная блудница». Со своего наблюдательного пункта у Конских ворот Ахия следил за неспешным приближением очередной невесты царя Соломона. Процессия шла под звон бронзовых тимпанов. Ими потрясали одетые в черное сопровождающие – жрецы иноземной гнусности, перед которой пресмыкалась колхидская царевна. Ложные боги, лживые женщины, осквернявшие город Яхве.

«А царь ничего не делает». Хуже того, царь принимает всю эту мерзость с улыбкой, встречает с распростертыми объятиями.

Колхидская процессия уже вошла в главные ворота, они ступили своими нечистыми ногами на мощенные камнем улицы Иерусалима. На мужчинах развевались отделанные бахромой платья, дряблые лица были раскрашены, словно у блудниц. А женщины были облачены в пурпурные кожаные штаны, туго зашнурованные на бедрах. От вида одних только этих тварей в сердце пророка запустила зубы ноющая боль – явный знак, что Яхве гневается. Но дальше – больше. И хуже. Приблизилась сама царевна. Бесстыжая сидела на повозке из черного дерева, инкрустированного серебряными полумесяцами и змеями. А тащили повозку собаки.

Святотатство на святотатстве. Ахия прижал кулаки к груди, в которой бушевал пожар. Собаки. Ничего удивительного, что он чувствует себя так, словно изнутри его терзают острые клыки. Черные зверюги величиной с ослов, в сбруе из пурпурной кожи, а вели их мальчики в ошейниках с серебряными колокольчиками. Нечистые, недостойные ступить на землю Яхве.

Подгоняемый бушующим внутри гневом, Ахия выступил из тени Конских ворот и преградил путь черным собакам, выставив перед собой посох. Дети остановились, оглядываясь на госпожу. Ахия тоже поднял глаза на царскую невесту – поверх закутывавшего пол-лица серебристого покрывала на него смотрели темные, словно терновые ягоды, глаза, неподвижные, как у змеи.

– Дальше тебе нет пути – ты оскорбляешь Яхве. Твое распутство и нечистые звери – поругание живого Бога. – С каждым словом Ахия чувствовал все большую уверенность – да, он верно понял знаки. – Убирайся, нашему царю не нужно твое греховное богатство.

Колхидская царевна молчала, и Ахия догадался, что она не поняла его. «Конечно, где этой чужеземной колдунье говорить на человеческих языках! Глупость за глупостью творишь ты, царь Соломон!» Ахия повернулся к зевакам, мужчинам и женщинам, собравшимся вдоль дороги, чтобы посмотреть на новую царскую невесту.

– Вы потеряли стыд? Неужели вы позволите этой твари войти в город царя Давида?

Никто не пошевельнулся, все молчали. Многие отвели взгляд, словно надеясь, что пророк их не заметит. И, прежде чем Ахия успел снова обрушиться на них, мужчина, одетый в пурпур и золото – цвета сановников царя Соломона, – пройдя мимо собак, встал перед Ахией.

– Мир тебе, пророк. Госпожа Даксури благодарит тебя за твое приветствие. – Переводчик широко улыбнулся и, поклонившись, продолжил: – А сейчас прошу тебя, именем царя, освободи нам дорогу.

– А я приказываю тебе именем Яхве: поворачивай назад. Поворачивай назад, пока не поздно.

– Мы и без того опаздываем, – ответил переводчик, – царь Соломон ждет.

Ахия смотрел мимо него, мимо черных собак, мимо детей в ошейниках – в лицо колхидской царевне. И, когда он встретился с ее холодным, словно ночь, взглядом, новая боль раскаленным копьем вонзилась ему в голову, застилая взгляд. Царевна словно бы мерцала перед ним, ее лицо окружил ореол пульсирующего света, горевшего и обжигавшего.

Закрыв лицо руками, Ахия, спотыкаясь, попятился, пытаясь спасти свои ослепленные глаза. Когда зрение вернулось к нему, чужеземная колдунья и ее растленная свита уже вступили в Иерусалим, продолжая путь во дворец царя Соломона. За собой они оставили мусор – маленькие глиняные фигурки. Слуги разбрасывали этих идолов на счастье. Теперь мужчины и женщины со смехом собирали их.

Внезапно почувствовав усталость, словно бы вмиг состарившись, Ахия навалился на посох. «Если никто не имеет глаз, чтобы видеть, я вижу». Он наклонился, поднял одного из маленьких идолов и уставился на глиняную собачью голову. Острая морда была выкрашена в черный и красный.

«Я вижу и других заставлю увидеть. Я найду способ прекратить эти святотатства, клянусь Законом». С этими мыслями Ахия выпрямился и медленно, словно старик, отправился в путь по широкой главной улице, ведущей мимо дворца, на холм, к Великому Храму, венчавшему город царя Давида.

Придя наконец к воротам храма, он узнал, что человека, против которого ему предстояло выступить, там нет. Первосвященник Садок ждал прибытия колхидской царевны у царя Соломона во дворце.

Первосвященник Храма Яхве ждал новую языческую невесту царя, чтобы приветствовать ее.

«Очередная жена… Что ж, цари не такие, как обычные люди». При этой утешительной мысли первосвященник Садок улыбнулся, когда Соломон приветствовал колхидскую царевну. Как всегда, царь встретил очередную невесту деликатно и непринужденно. Никогда, ни словом, ни жестом, он не выказывал никаких эмоций, кроме радости от прибытия очередной женщины. Колхидянка не стала исключением. Соломон даже нашел в себе силы улыбнуться ее эскорту, не моргнув и глазом при виде бесстыдных полуобнаженных женщин и диковинно одетых мужчин. Садок восхищался самообладанием царя – самому первосвященнику с трудом удавалось угодить одной жене. А уж когда речь шла о сорока – и постоянно приезжали все новые и новые, с новыми договорами, – да, царь Соломон явно обладал большей мудростью, чем другие люди, если ему удавалось хранить мир!

Приветствовав царевну и представив ее придворным, Соломон поручил ее заботам главной управляющей гаремом. Когда колхидянку увели в Женский дворец, царь подошел к Садоку.

– Ты замечательно справился, – сказал первосвященник.

– Я с трудом справился, – ответил Соломон, с улыбкой покачав головой. – Женщина не знает ни слова ни на одном из языков, на которых я говорю. И я должен предупредить тебя, первосвященник: она прибыла в повозке, запряженной черными собаками.

Соломон всегда знал все, что происходило в Иерусалиме, задолго до того, как это становилось общим достоянием. Садок подумал, что сам он услышал бы о собаках, лишь вернувшись домой.

– Где собаки сейчас? – спросил Садок.

– Я приказал запереть их на конюшне, а сам тем временем выясню, что они значат для госпожи Даксури, – может, это ее любимые питомцы, а может, просто ее упряжка.

Садок нахмурился. Собаки – нечистые животные, а кроме того…

– Черные собаки приносят несчастье.

– Еще одно несчастье в том, что они посвящены Черной Богине.

– Вот и отдай их Черной Богине.