Розалинда Лейкер - Позолоченное великолепие
Когда Томас повернулся к ней лицом, обоим казалось, будто они стали ближе.
— Тогда у меня нет иного выбора, кроме как остаться. — Изабелла говорила так тихо, что он едва расслышал ее слова, хотя ей показалось, будто ее голос звучит не тише, чем шум на улице. В это мгновения казалось, будто девушку оставляют силы, управлявшие ее жизнью.
Томас смотрел на нее, прищурив глаза.
— Было бы обидно, если бы вы решили иначе.
Она встала, понимая, что должна уходить, хотя ей и не хотелось этого. Томас приблизился, будто собираясь отодвинуть кресло, и стоял так близко, что если бы она повернула плечо на дюйм, то коснулась бы его груди. Затем он сказал то, что она и надеялась, и боялась услышать.
— Вы иногда гуляете у озера, в вечерние часы. После окончания работы я сам хожу туда, когда там никого нет.
До сих пор она одна не выходила из дома после сумерек, но если бы ей удалось избежать общества других, то это можно было бы исправить.
— Возможно, я пойду туда подышать воздухом. Точно обещать не могу.
Пока Изабелла больше обещать не могла.
Она ушла, церемонно поблагодарив его на ходу за то, что он уделил ей свое время. Пока Изабелла возвращались домой, олени, совсем недалеко щипавшие траву, насторожились, почувствовав ее приближение, и подняли головы. Она остановилась и следила за оленями, пока те не присоединились к другой группе сородичей, находившихся вдали. Она остановилась, придя к убеждению, что ее раннее предчувствие оказалось верным. В этот день она решила свою судьбу, и от нее уже никуда не уйти.
В Ностелле, как и в других благополучных местах, начиная от королевских дворцов до простых жилищ мелкопоместных аристократов, в три часа дня было принято садиться за обед, во время которого подавали много блюд. Если за столом было мало человек, то пользовались семейной столовой скромных размеров. Но когда в доме бывали родственники и гости, как сейчас, сэр Роуленд и его жена усаживались в противоположных концах длинного стола, сооруженного из откидных столов, которые складывались и хранились в передней после каждой трапезы. Прочный сплошной стол из прошлых веков вышел из моды. Изабелла заняла место среди сорока с лишним гостей за столом, накрытым Дамаском, перед хрусталем и серебром, и обнаружила, что не может слушать разговоры тех, кто сидел справа и слева от нее, а аппетит, недавно вернувшийся, снова исчез. Она с трудом заставила себя отведать немного от каждого блюда, но все время думала о том часе, когда ей удастся выскользнуть из дома.
Оставшуюся часть дня она следила за погодой. Любой из слуг посчитал бы ее сумасшедшей, если бы Изабелла рискнула покинуть дом в ненастный вечер, ибо все домочадцы вместе и каждый отдельно гордились тем, что она поправилась. Даже воды Бата не смогли ей помочь. Нога сэра Роуленда вряд ли ступала хотя бы в одну из кухонь, его жена даже не видела их, но Изабелла напугала всю домашнюю прислугу, однажды явившись туда. Изабелла беседовала с поварами, которые так старались приготовить вкусные блюда, когда она чувствовала себя хуже всего. Она разговаривала с теми, кто поддерживал огонь в камине ее комнаты, чтобы не дать ей заболеть лихорадкой после прибытия в Ностелл, нашла самую незначительную маленькую прислугу на кухне, сорвавшую дикие примулы, которые ей однажды доставили на подносе. Домашняя прислуга не одобрила ее визита, но, как это ни парадоксально, оценила его по достоинству. С тех пор они оберегали ее восстановленное здоровье столь же ревниво, сколь раньше старались помочь ей выздороветь. Иногда ей надоедали подушками, пледами, зонтиками от солнца, даже когда без всего этого можно было обойтись. Больше всего ей придется остерегаться зоркого ливрейного слуги, дежурившего у двери. В любом случае она обязательно должна вернуться к десяти часам, к ужину. Тогда все соберутся за столом, начнутся любительские театральные представления, игра в карты или другие развлечения, подадут легкий ужин.
Надев черную кружевную шаль, скорее чтобы слиться с ночью, нежели уберечься от холода, она вышла из дома через неприметную боковую дверь, которую обнаружила днем. Она пребывала в сильном волнении. Луны не было, но звезды сияли ярко и крохотными огоньками отражались в озере за деревьями, указывая ей путь.
Она уже приблизилась к ивам на берегу, когда перед ней возник Томас, да столь неожиданно, что она невольно вскрикнула, чуть было не столкнувшись с ним. Он поймал ее за локти, притянул к себе и посмотрел ей в лицо.
— Извините меня, я напугал вас, — шепотом произнес он, едва заметно улыбаясь. — Я увидел вас издали и, охваченный нетерпением, совсем забыл о том, что вы можете не заметить меня.
Она тихо рассмеялась.
— Я догадалась, что это вы, даже в то мгновение, когда вскрикнула. Как глупо, что я так испугалась.
— Вам было трудно уйти?
— Нет.
— Это хорошо. — Он взял ее за руки. — Придя сюда, вы оказали мне большую честь.
Он весьма успешно освоился с хорошими манерами, наблюдая за тем, как аристократы относятся друг к другу, прислушиваясь к комплиментам, которые они расточали, видя поклоны, какие те отвешивали. Поскольку эти люди относились к сословию, которое сыграет решающую роль в осуществления завладевших им амбиций, он скоро понял, что должен готовиться, чтобы встретить их на равных, когда настанет день. Ради этого он пытался скрыть недостаток образования и смягчить присущую сельскому жителю прямоту. Он не намеревался выдавать себя за того, кем на самом деле не был, но у него хватило ума догадаться, что небольшой хитростью можно добиться многого, а если придать простым манерам немного изысканности, то скорее добьешься успеха. Эта родовитая девушка, дочь политика, бывшего главным советником сэра Роберта Уолпола[1], не позволит притронуться к себе, если его приятная внешность не будет сочетаться с такими же манерами.
— Я могу провести здесь один час, — сказала она.
— Не хотите прогуляться до ротонды?
Изабелла согласно кивнула.
— Я вечером там никогда не бывала.
Взявшись за руки, они рядом шли по тропинке вдоль озера, он иногда наклонялся, чтобы отстранить ветки ивы, преграждавшие путь. Между ними шел непринужденный разговор, оба ничего не скрывали о себе. Изабелла рассказала ему, что ее родители переехали из Бристоля в Лондон, когда ей было семь лет, а ее сестре — шесть. Ее отец Генри Вудли уже занимался политикой и в то время входил в состав кабинета Уолпола. Она искренне гордилась им и теми хорошими делами, какие он совершил. Полтора года назад отец умер от сердечного приступа. Это по настоянию отца сэр Роберт Уолпол согласился отменить непопулярный акцизный сбор. Генри Вудли знал, что простой народ люто ненавидел акцизный сбор на чай, кофе, шоколад, и опасался, что во время бунтов могут погибнуть люди, если распространить этот сбор на табак и вино. После отмены сбора его хвалили и противники, и члены партии вигов, к которой он принадлежал, уже не говоря о безграничной признательности тех, кто трудился и жил в нищете, ведь сбор лег бы на них дополнительным бременем. В более тонкой сфере политики он воспользовался своим влиянием и предотвратил войну с Австрией. Он проводил дальновидную дипломатию с безупречным терпением и тактом. Не приходилось удивляться тому, что вся страна горевала после его безвременной кончины.
