Мари Кордоньер - Серебряный огонь
– Надеюсь, Филипп не нажил себе врага! Люди типа Сюрвилье могут стать очень опасными, если их разозлить.
Фелина нашла его опасения преувеличенными.
– Почему граф вдруг захочет причинить вред маркизу?
– Дитя мое, откуда, по-твоему, король узнал о нарушении своего указа об охоте?
– От Филиппа?
Пожилой господин отметил не доверительность вопроса, а заключенное в нем сомнение.
– Конечно, от него. От кого же еще? Он был одним из советников, порекомендовавших королю подписать этот указ. Иначе как бы мы могли обеспечить богатый урожай? Без крестьянского труда голод охватил бы всю Францию, и ее не удалось бы возродить. Бывает очень нелегко преподнести такую простую истину правителям и сильным мира сего. Но слушай дальше.
Описание роскошного приема, устроенного Генрихом Наваррским в честь послов английской королевы Елизаветы в Париже, Фелина пропустила мимо ушей.
Амори де Брюн все чаще забывал о том, что Фелина тоже родилась среди упомянутых им крестьян. Он называл ее мое дитя, малышка, девочка, а также Мов.
Будто и не было покойницы. Будто она воскресла с Божьей помощью и находилась теперь в ее, Фелины, теле. Хоть это, разумеется, неверно, но похоже на соблазнительную прекрасную сказку.
Не избалованная любовью благочестивой матери и сурового отца, Фелина без особого протеста приняла неожиданную сердечную привязанность старого гугенота. До сих пор в ее жизни было слишком мало тепла, и его доброе отношение к ней легко завоевало ее сердце, к тому же страдавшее от обиды, причиненной Филиппом Верноном.
Сам гордый маркиз, казалось, нашел утешение в объятьях своей любовницы.
При имени «Тереза» неподвижная фигура Фелины словно ощутила резкий толчок.
«Тереза наконец преодолела свое разочарование по поводу выздоровления моей супруги. Хотя она широко пользуется дружбой с Габриэллой и имеет немалое влияние на короля, она все же поняла, что судьба не слишком благоприятствует ее планам. Она прекрасна, как никогда, и тщеславна, как папский кардинал. На что надеется она, сделав мне прямо-таки авантюрное предложение показать мою драгоценную супругу королевскому двору, мне пока неясно!»
– Наверное, эта дама хочет всей своей сверкающей красотой подавить болезненную Мов Вернон, чтобы бедняжка снова вернулась в замок, зачахла от переживаний и стыда и освободила даме путь к ее цели! – пробормотала Фелина саркастически и пророчески.
Де Брюн кивнул.
– В этом ты, пожалуй, права. Мне было бы забавно увидеть ее разочарование. Хотя я дал себе клятву после той страшной ночи никогда не появляться в Париже. Я не хотел появляться при дворе человека, не сумевшего раз и навсегда решить, какому Богу молиться.
Юная женщина поднялась и пересела на ручку кресла возле огня. Свою успокаивающую руку она положила на правое плечо старика.
– Не стоит в таком тоне говорить о нашем государе. Вы же знаете, что как бы вы его ни называли, но, по вашим же словам, благодаря ему в нашей стране наконец настал мир!
Де Брюн приложил ее пальцы к своим губам.
– Дитя мое! Ты хочешь защитить неразумного старика от его собственной глупости? В замке нет предателей. И все же спасибо тебе за заботу. А что ты думаешь о том, чтобы в самом деле отправиться ко двору? Ты бы желала жить в столице Франции?
Фелина отыскала взгляд де Брюна. При свете пламени на коже, обтянувшей его массивный череп, были заметны глубокие морщины и складки. Но в глазах сверкали искорки предвкушаемого удовольствия.
Она смиренно вздохнула.
– Вы шутите! Забыли, кто я?
– Знаю! – прервал ее дворянин. – Ты моя дочь, любимая всем сердцем. Не прерывай меня. Один Бог нам судья, и перед ним все люди равны!
– Перед ним, возможно, – возразила юная дама. – Но не перед вашим зятем, высокородным господином де Анделисом. Все, что сеньор когда-то потребовал от меня, он получил. Большего ему не требуется. Вы полагаете, он будет в восторге от появления при дворе фальшивой супруги?
Горький подтекст короткой речи вызвал не только любопытство, и Амори де Брюн многозначительно спросил:
– Все, дитя мое?
Фелина глухим голосом подтвердила:
– Все. А то, что его при этом не устраивало, он швырнул мне обратно, как осколки. И давайте переменим тему.
Однако престарелый господин менять тему разговора не собирался.
– Значит, тебя не привлекает возможность испортить игру такой интриганке, как Тереза д'Ароне? И ты ни разу не подумала, что могла бы в данном случае выиграть?
Фелина покинула свое место и, шурша юбками, подошла к окну. Вид растерзанного бурями пруда, который по многим причинам стал ей не безразличен, отнюдь не улучшил ее настроения. Она прислонилась лбом к драгоценному оконному стеклу.
– Выиграть? Чего я там выиграю? – спросила она мрачно.
– Господина де Анделиса, малышка! Нет, нет, дослушай меня. Я уже стар, но мои глаза еще не разучились видеть. Вы – две части одного целого. В тебе найдет он то, что моя бедная Мов не смогла ему дать. Верни свое сердце, которое он забрал с собой, или отомсти ему, захватив в плен его собственное!
Смущенная Фелина повернулась кругом на каблучке изящной кожаной туфельки и, побледнев, уставилась на Амори де Брюна.
– Не может быть! Откуда вам все известно? Умеете читать мысли?
– Я надеюсь не на слепой случай, дитя мое. Наша жизнь идет по заданному ей пути, и воля Господа была в том, что ты встретила Филиппа. Ведь ты любишь его?
В ответе не было необходимости. Стиснув сложенные на груди руки, Фелина сказала ими все. Амори де Брюн поднялся и заключил дрожащую молодую женщину в свои объятья.
– Не бойся, малышка! Все будет хорошо, обещаю тебе.
– Глупо! Да, какая жуткая глупость это дурацкое путешествие! Неужели вы не смогли образумить старика? Он принесет несчастье и себе, и вам!
Мадам Берта совсем задохнулась от длинной возмущенной тирады, произнесенной перед юной госпожой де Анделис, пока та тыкала тонкую иглу в вышивку герба де Анделис, который за многие месяцы почти не приблизился к завершению.
При всех неожиданных талантах, проявившихся у Фелины за прошедший период, таланта к швейному делу ей так же не хватало, как и таланта к игре на музыкальных инструментах. Фальшивые ноты под ее обычно ловкими пальцами походили на хаотичные стежки при вышивании.
Вздохнув, она отложила работу в сторону.
– Ты же знаешь, Берта, что я пыталась! Но мсье де Брюн упрям, как столетний осел!
Мадам Берта нашла сравнение не слишком женственным, но зато очень точным.
– Это же опасно, и потом неприлично продолжать обман даже при королевском дворе.
Не переставая возмущаться, она непроизвольно заговорила тише, как делала всегда, когда ее замечания относились к подлинной Фелине.
