Маргарет Портер - Таинственная незнакомка
– Как-нибудь в другой раз, – мягко сказала она. – Неду не терпится узнать новости о своих друзьях на руднике.
И Ориана выскочила из комнаты, спасаясь бегством и понимая при этом, что страх ее – полная нелепость. Дэр не злодей из оперного спектакля, а она не изображающая испуг инженю. Ей следует продолжать вести себя как положено разумной женщине. Так, словно она забыла – почти забыла – ощущение слабости во всем теле и дрожь в коленях, когда он прижал ее к своей груди и поцеловал. И ей следует избавиться от смешного желания ему петь.
Любит ли Дэр музыку?
Томас Теверсал редко посещал ее выступления. Он предпочитал встретиться с ней после представления и как можно быстрей увезти из оперного театра в комнату, временно снятую ради часа наслаждения. Но их последняя, горькая для нее, встреча произошла в театре «Ройял», где Томас на глазах у разодетых леди и джентльменов весело флиртовал со своей нареченной, в то время как его бывшая возлюбленная пела об отвергнутой любви, поруганных чувствах и жестоком предательстве. В зале то и дело мелькали обшитые кружевом носовые платки, но Ориана сдерживала слезы до тех пор, пока не оказалась одна в собственной постели...
– Прячетесь в коридоре – неужели вы способны подслушивать? Я потрясен.
– О чем бы вы ни говорили с Недом, я этого не слышала, – резко повернувшись к незаметно подошедшему к ней Дэру, сказала Ориана.
– Мы говорили вот о чем. Я сказал Неду, что дни его пребывания в постели заканчиваются. Доктор Керфи скоро разрешит ему покинуть этот дом.
– Куда же он отправится?
– Я предложил ему остановиться у меня в Рамси, однако он не хочет уезжать из долины. Его пригласили Том Лейс и его жена.
Слова Дэра о враче напомнили Ориане о том, что ей нужно обсудить один вопрос.
– Я получила записку от миссис Керфи, она приглашает меня сегодня пообедать у них.
– Я знаю. Мне приказано доставить вас туда к назначенному часу, а потом препроводить в Гленкрофт.
– Это очень любезно с их стороны, как и с вашей. Но я не могу поехать.
Черные брови Дэра взлетели вверх.
– Вы связаны более ранним приглашением?
Он явно ее поддразнивал, так как отлично знал, что здесь у нее нет знакомых и вечера ее свободны.
– Вам следовало бы объяснить им мое нежелание сходиться с местным обществом.
– Как бы я мог это сделать, не зная причин? Не ответив на вопрос Дэра, Ориана сказала:
– Я пошлю записку, что не могу принять приглашение, потому что заболела.
– Доктор Керфи немедленно явится лечить вас, и ваш обман раскроется.
Ориана прижала палец к губам, обдумывая затруднительное положение.
– Кроме вас, единственным гостем там буду я, – сказал Дэр. – Обеды миссис Керфи пользуется прекрасной репутацией, и я уже намекнул, что вы предпочитаете рыбу и домашнюю птицу.
– Но у меня даже нет подходящего туалета. – Ориана отчаянно подыскивала предлог для отказа.
– Ваше прелестное светло-зеленое платье, в котором вы были прошлым вечером, вполне подойдет.
Видимо, он запомнил это платье, потому что у него глубокий вырез.
– Вы намерены подобрать для меня и туфли? – едко вопросила Ориана.
– С удовольствием, если вы нуждаетесь в помощи. Я хотел бы увидеть всю коллекцию, так как не думаю, что вы надевали одну и ту же пару дважды. Готов держать пари, что у вас есть даже особые туфельки для танцев. Хотелось бы их найти, – заявил он и вошел к ней в комнату. Ориана последовала за ним с твердым намерением немедленно выставить его за дверь. Она опоздала – Дэр уже открыл гардероб, полный платьев, отнюдь не предназначенных для жизни в деревне.
Тронув темно-красное платье, в котором Ориана выступала на концерте в Честере, Дэр заметил:
– Этого платья я не видел. И этого. – Он приподнял длинный рукав платья из шелка цвета сапфира.
– Вам здесь нечего делать, – резко произнесла Ориана. – Что, если миссис Стоуэлл застанет вас за этим занятием? С какой стати вы хватаете руками мои платья?
– Этот коттедж принадлежит мне. Я имею право на осмотр. Я должен убедиться, что мой временный жилец добросовестен и не причинил ущерба моему имуществу. – Он наклонился и заглянул в отделение для обуви. – А это что такое?
Дэр взял в руки пару лайковых туфелек на плоской кожаной подошве.
– Моя личная собственность. – Ориана отобрала у него туфельки и спрятала их за спину. – Уходите, сэр Дэриус.
– Дэр.
Ориана покачала головой.
– Мы одни, и находимся у вас в спальне. Самое подходящее место для дружеского обращения.
– Нед может услышать, – предостерегла Ориана. – Это возбудит его подозрения.
– У нас на острове мы не спешим думать о людях плохое.
– Неужели? Помнится, при нашем первом знакомстве вы приняли меня за шлюху. И до недавнего времени считали охотницей за деньгами.
Дэр засмеялся – пожалуй, чересчур громко.
– Теперь я так уже не считаю. Высокая цена этих платьев свидетельствует о том, что у вас и своих денег достаточно, Ориана.
– Я предпочитаю, чтобы вы называли меня миссис Джулиан, – заявила она чопорно, но не удержалась от улыбки.
– Только в обществе. Когда я буду сопровождать вас в зал ассамблеи в Дугласе, даю слово вести себя в высшей степени благопристойно.
Ориане ни разу не довелось побывать на балу ассамблеи. Тех, кто выступал на сцене, не удостаивали приглашениями на балы джентри[4] и титулованной знати. Она не могла сказать Дэру, что единственной для нее возможностью принять участие в танцах было посещение публичных маскарадов в таких местах, как, например, Воксхолл-Гарденз, где светские повесы и разного рода прощелыги развлекались с дамами сомнительной репутации, слушали музыку или уединялись в укромных аллеях.
Дэр решительно подошел к кровати и взял книжку, которую Ориана там оставила.
– Отдайте ее мне, – потребовала она.
Дэр вместо этого полистал книжку и, найдя отмеченную Орианой страницу, принялся читать вслух:
Сто раз целуй меня, и тысячу, и снова
Еще до тысячи, опять до ста другого,
До новой тысячи, до новых сот опять.
Когда же много их придется насчитать,
Смешаем счет тогда, чтоб мы его не знали,
Чтоб злые нам с тобой завидовать не стали,
Узнав, как много раз тебя я целовал.
Дэр поднял на Ориану сверкающие озорством глаза.
– Вы, однако, романтичны.
Ориана хотела возразить против такого определения – или обвинения? Ее пристрастие к поэзии Бена Джонсона невозможно было бы объяснить, не упомянув о придворных театральных представлениях ее предков Стюартов и о ее собственном плане положить на музыку лучшие сонеты. Промолчав, она как бы приняла эпитет, которым наградил ее Дэр. Слава Богу, непристойным он не был.
